Двор. Книга 2
Шрифт:
Ляля перестала мотать головой, укоризненно посмотрела и тихо произнесла:
— Вы же знаете, что я вас уважаю больше всех на свете, зачем же вы мне такое предлагаете?
Товарищ Дегтярь вздохнул, отпустил Лялины руки и сказал, что насчет сватовства он, конечно, пошутил, и не надо обижаться.
Господи, ответила Ляля, какие обиды, повернулась боком и украдкой смахнула слезу.
Минуту сидели молча, каждый думал о своем, потом Иона Овсеич взял из буфета кастрюлю, переложил туда бабку, чтобы освободить Лялино блюдо, но гостья вдруг вскочила, не сказала ни слова и буквально выбежала из комнаты.
Иона Овсеич машинально двинулся вслед, чтобы
Орлова не появлялась почти целую неделю. За это время два раза наведывалась Дина Варгафтик, приносила пирог с мясом и пирог с повидлом и оба раза объясняла, что она хотела зайти сразу на другой день после похорон, но боялась и, кроме того, считала это неприличным. Иона Овсеич очень хвалил пироги, особенно с повидлом, интересовался, как у них, на фабрике Воровского, идут дела, часто ли перебои с поставкой сырья; кстати, директор опять жаловался на совещании в горкоме, однако у многих сложилось впечатление, что загвоздка не только в этом. Дина отвечала, что это правильное впечатление, но в подробности не входила, наоборот, пыталась завести разговор на другие темы, из личной жизни, поскольку Иона Овсеич остался теперь совсем один, а живому человеку, особенно на такой ответственной работе, надо и рубашку постирать, и брюки погладить, и своевременно покушать, а сутки не резиновые и, вообще, мужчина это мужчина. Иона Овсеич внимательно слушал, кивал в знак согласия головой, Дина вдруг вспоминала, как нахально вела себя Аня Котляр в тот вечер у Чеперухи, и удивлялась, что женщина может быть такой грубой, такой вульгарной. От волнения у Дины выступали под глазами красные пятна, пересыхали губы, и она невольно облизывала их, чтобы немного увлажнить.
— Дина, — спросил, ни к селу ни к городу, Иона Овсеич, — почему ты никогда не зайдешь к Ефиму Гранику? Тем более, что в свое время он у тебя был прописан на квартире.
Ой, замахала Дина своими короткими толстыми руками, нужен ей этот малахольный, пусть кому-нибудь другой достанется такое счастье, а она, слава богу, еще не дожила до того, чтобы подбирать с земли.
Иона Овсеич нахмурился: для близкого соседа можно было бы подыскать другие слова.
Ради бога, сказала Дина, но почему именно она должна думать про Ефима, почему, например, не Ляля Орлова, которая в молодости имела столько мужей, что на пол-Одессы хватило бы, а теперь такая же старая и одинокая, как Дина Варгафтик.
Иона Овсеич не отвечал, гостья опустила глаза, затаила дыхание, словно чего-то ждет, но оба продолжали молчать, слышно было только, как скрипят стулья, от времени рассохся клей и разболтались шурупы, наконец гостья вздохнула, заметно дрожали губы, осипшим голосом просила извинить за беспокойство и глупости, которые здесь наговорила, сделала движение, как будто собирается встать, однако оставалась на месте и опять вздохнула.
— Ладно, — товарищ Дегтярь поднялся, дружески протянул руку, — будь здорова, Дина. Я гляжу, за последнее время ты заметно поправилась. У нас в Одессе это неплохая реклама.
От дверей до коридора Дина шла медленно, осторожно, вроде боялась потерять равновесие, на лестнице сильно качнулась, но успела взяться за перила. Спускаясь по ступенькам, она невольно обернулась назад, было ощущение, что Иона Овсеич стоит у порога и ждет,
Спустя день появилась Ляля Орлова — в этот раз поздно вечером. Оказывается, она приходила еще засветло, но товарищ Дегтярь к тому времени не вернулся, и теперь она опять здесь, потому что должна срочно посоветоваться насчет своей бригады. Иона Овсеич сказал, что не возражает, но на табачной есть своя парторганизация, свой секретарь, и начинать надо было со своих.
— А вы как будто не свой! — повела плечами Ляля.
— Ладно, — остановил Иона Овсеич, — давай ближе к делу.
Дегтярь сел на диван, у окна, Ляля примостилась с противоположной стороны, задумалась, как лучше начать, и начала с вопроса, который задают сами себе девочки из ее бригады. Весь народ, вся страна идет к коммунизму, а они лично, у себя в бригаде, должны как-то чувствовать это или не должны?
Иона Овсеич улыбнулся:
— Что это значит — чувствовать? Надо уточнить, что это значит: чувствовать?
Ляля просила не перебивать и ответила на вопрос словами своей бригады: конечно, должны, а если не будут чувствовать, как же они узнают, что идут?
— Что же вы решили? — опять невольно перебил Иона Овсеич.
Ляля по своей привычке закрыла лицо ладонями, совсем, как школьница, замотала головой, раздвинула пальцы, чтобы видеть товарища Дегтяря, и сказала: во-первых, со следующего месяца всю зарплату на бригаду будет получать один человек, а остальные будут сами брать из общей кассы, сколько положено, и безо всякой росписи, во-вторых, каждую неделю вся бригада ходит в кино, театр или какой-нибудь музей, а потом обязательно обсуждают и обмениваются мнениями.
— Хорошо, — кивнул Иона Овсеич, — по первому пункту все ясно, а как по второму с теми, у кого дома семья, муж, дети?
Ляля отняла ладони, удивленно посмотрела на Иону Овсеича и спросила:
— А своя бригада разве не семья? И вообще, у нас только одна замужняя.
Иона Овсеич не ответил, поднялся с дивана, сделал несколько шагов по комнате, полминуты постоял у окна, глядя на улицу, где под фонарем весело играли в классы дети, опять прошелся по комнате и сказал:
— Что тебе ответить, Орлова? Прежде всего то, что предлагает твоя бригада, довольно интересный почин, а почин, как говорится, дороже денег. Со своей стороны я желаю вам успеха, но прямо завтра, не откладывая, ты должна зайти в партбюро и там согласовать, чтобы не получилось какой-то уличной самодеятельности.
Орлова пожала плечами: почему она должна заходить в партбюро, если девочки сами придумали для своей бригады, а товарищ Дегтярь, который понимает не хуже других, полностью одобряет?
Иона Овсеич сел на диван, машинально схватил Лялю за руку, немного приподнял в воздух и тут же, не разжимая, опустил к ней на колено:
— Орлова, если бы я допускал, что ты меня не понимаешь, я бы повторил сначала, но ты меня хорошо понимаешь — я по твоим глазам вижу.
— Пустите мою руку, — сказала Ляля, — мне больно.
Иона Овсеич погрозил пальцем: если она будет так вести себя, он еще и ремешком ее отшлепает, где надо.
Ляля в упор смотрела своими зелеными, как морская вода, глазами, Ионе Овсеичу вдруг вспомнился тот далекий вечер перед войной, когда они вот так же сидели вдвоем у нее в комнате, на миг появилась какая-то загадочная легкость в настроении, он глубоко вздохнул, отпустил руку и сказал, что завтра у него выступление перед районным активом пропагандистов — придется посидеть допоздна, чтобы подготовиться как следует.