Двор. Книга 2
Шрифт:
После ухода Ляли Иона Овсеич прилег на пять минут отдохнуть, чуть было не заснул, но своевременно спохватился, вскочил на ноги, набрал в ладони холодной воды, плеснул себе на лицо, громко крякнул и сел за работу. Завтрашняя тема — закон количества и качества в историческом материализме — за многие годы прочно улеглась в памяти, можно было и не заглядывать в конспекты, но жизнь не стоит на одном месте, и общие тезисы следовало каждый раз иллюстрировать свежими данными по материалам ЦСУ, а также примерами из повседневной действительности. Цифры по области, городу и, конкретно, по Сталинскому району Иона Овсеич взял частью из «Блокнота агитатора», частью — из своего блокнота, который он сохранил с последнего совещания в
Иона Овсеич нарисовал красным карандашом таблицу — цифры и диаграммы, — чтобы пропагандисты своими глазами увидели, как количество переходит в качество, и передали это затем своим слушателям. Несмотря на кровопролитную войну, которая на десять-двенадцать лет затормозила развитие страны, национальный доход, по итогам четвертой пятилетки, то есть на конец пятидесятого года, превысил уровень сорокового года на шестьдесят четыре процента, вместо тридцати восьми до плану. Мощность одних лишь сельских электростанций выросла втрое, производительность труда на Волго-Доне была в восемь раз выше, чем на строительстве Беломорско-Балтийского канала, а колхоз «Здобуток Жовтня», Тальновского района, Киевской области, где председателем один из зачинателей колхозного движения на Украине Федор Дубковецкий, на всей площади посева собрал в минувшем сезоне амбарный урожай по двадцати одному центнеру с гектара. Ему под стать Котовский район нашей Одесской области, который получил триста восемьдесят один центнер, то есть почти четыреста, сахарной свеклы с каждого гектара, а Евгений Викторович Блажевский, проходивший свои академии на колхозных полях, поставил рекорд на всю страну — семьдесят центнеров зерна кукурузы с гектара.
Общий размах расходов государства на удовлетворение культурно-бытовых потребностей населения составил за пятилетие пятьсот двадцать четыре и пять десятых миллиарда рублей, причем особое внимание было уделено народному здравоохранению — около ста миллиардов рублей.
В качестве наглядного примера по культурно-бытовому профилю можно было привести летний кинотеатр «Комсомолец», на тысячу с лишним мест, в самом центре города — на Дерибасовской улице, а по здравоохранению — новую амбулаторию офтальмологии, построенную рядом с клиникой Филатова, на Пролетарском бульваре, недалеко от Малого Фонтана, так что из ее окон больные, которым возвращают зрение, смогут своими глазами любоваться нашим Черным морем.
Иона Овсеич невольно вздохнул: тубинститут на Белинского, где Полина Исаевна провела столько недель и месяцев своей жизни, тоже недалеко от моря. В те дни, когда ее самочувствие было немного лучше и он приходил в гости, Полина Исаевна иногда просила погулять с ней вдоль обрыва на Ланжероне и Отраде, но у него никогда не было свободной минуты.
— Ой, Поленька, Поленька! — Иона Овсеич вторично вздохнул, собрал свои бумаги, аккуратно сложил в одну стопку, а диаграмму свернул в трубку и завязал тесемочкой, чтобы не раскатывалась.
Раздевшись, в последний раз мысленно продумал завтрашнее выступление, на активе обязательно будут присутствовать товарищи из пропаганды, и со спокойной совестью позволил себе заснуть.
С крыши соседнего дома в комнату заглядывала полная луна, тень оконного переплета легла на диван, Иона Овсеич оказался между черными полосами, как в большой раме, по-детски крепко зажмурился, чтобы стало совсем темно, но от большого напряжения перед глазами поплыли разноцветные кольца, тогда он повернулся на левый бок, постарался расслабиться и вскоре заснул.
После кончины Полины Исаевны это была первая ночь, когда он проспал с вечера до самого утра. Во сне, через небольшие интервалы, появлялись красные столбцы,
Утром Иона Овсеич проснулся с приятным ощущением во рту, как будто всю ночь напролет ел что-то вкусное. Тем не менее через четверть часа разыгрался волчий аппетит, но в буфете не оказалось ни крошки. Иона Овсеич захлопнул дверцы и с невольной досадой подумал про Орлову: когда не надо, она тут как тут, а когда надо — ее, конечно, нет.
Однако буквально через минуту раздался звонок: пришла Орлова. По дороге она встретила Дину Варгафтик, та сильно удивилась, что в такую рань Ляля идет к Дегтярю, хотя могла бы уже идти от него, но Ляля ответила, пусть Дина думает, как ей нравится, а она идет к товарищу Дегтярю, чтобы узнать, в котором часу он выступает сегодня на активе пропагандистов.
— Орлова, — перебил Иона Овсеич, — меня не интересуют эти сплетни. А насчет лекции ты могла позвонить мне на фабрику.
От неожиданности Ляля немного растерялась, потом подошла к товарищу Дегтярю вплотную, подняла перед собою руки вперед ладонями, как будто хотела погладить, но не решалась, и очень тихо, шепотом, сказала:
— Не сердитесь на меня, я не виновата. А вы сегодня такой посвежевший, прямо совсем молодой.
— Не молодой, — засмеялся вдруг Иона Овсеич, — а просто голодный, как волк.
— Ах, господи, — схватилась за голову Ляля, — а я, дура такая, ничего не принесла!
Ляля хотела сбегать домой, но хозяин решительно остановил ее и сказал, что одно дело, когда она случайно заходит к нему с гостинцем, а другое — когда это получается уже специально. Чтобы пресечь дальнейшие разговоры, он тут же попрощался, напомнил, что актив начинается ровно в семь часов, и проводил Лялю до дверей.
Утро выдалось солнечное. Иона Овсеич шел пешком, не торопясь, глубоко вдыхал в себя весенний воздух и чувствовал небывалую легкость на душе, будто взмахом какой-то волшебной палочки с него сняли все заботы и тревоги, в том числе про его собственный дом, где столько лет была прикована к постели Полина Исаевна. В юные годы, еще до революции, Иона Овсеич полюбил стихи Генриха Гейне, знаменитого немецкого поэта. У поэта, который остаток своей жизни тяжело болел, было одно стихотворение про матрацную могилу или матрацную тюрьму. Иона Овсеич сейчас уже не мог точно вспомнить, но что поражало в стихотворении — это мужество и неистребимая вера в жизнь. Разбитый параличом, поэт, по-прежнему, хотел любить и ненавидеть до последнего вздоха и доказал миру всем своим творчеством.
Недалеко от фабрики Ионе Овсеичу пришла на память строчка из какого-то стихотворения поэта: «Бежим! Ты будешь мне женой!» Он пытался вспомнить следующие строчки, которые были про любовь, про отчий дом, но ничего не получалось, сколько ни старался: содержание помнилось, а дословный текст как будто в воду канул.
Возле проходной весело толпилась молодежь, поневоле пришлось замедлить шаг, парни и девушки расступились, чтобы дать начальству дорогу, но Иона Овсеич сам отказался и стал в общую очередь. С разных сторон послышались одобрительные голоса, Иона Овсеич в ответ помахал рукой одному, другому, затем, поравнявшись с хорошенькой и на вид совсем еще молоденькой девушкой, нарочито грозно нахмурил брови, бросил пронзительный взгляд и неожиданно заговорил стихами: