Дворец сновидений
Шрифт:
Впервые за это утро Марк-Алем взглянул с привычной смелостью в глаза другого человека. Чиновник все еще держал в руке рекомендательное письмо. Марк-Алем ожидал, что тот скажет нечто вроде «Да, мне известно о тебе, ты принят на работу», или пусть даже и не так, но хотя бы обнадежит, пообещает что-нибудь через несколько недель или в следующем сезоне. Не зря же его многочисленные двоюродные братья вот уже два с лишним месяца предпринимали все возможное для организации этой встречи. А он, Марк-Алем, раньше времени перепугался до дрожи при виде этого высокопоставленного чиновника, которому, вполне вероятно, гораздо важнее поддержать хорошие отношения с его могущественной родней, чем самому Марк-Алему с ним. В ушах его гулким эхом прозвучали строчки из «Chronique» — семейной «Хроники». Самым первым в нашем роду, то есть основателем его, был Мет Кюприлиу из Рошника рядом с Бератом, в Центральной Албании, родившийся в 1575 году. Он согласился занять пост премьер-министра при условии, что султан не будет оспаривать его декреты. Его старшим сыном был Фазиль Мехмет-паша. Он стал премьер-министром, как и его отец. Завоевал Крит и восстановил там османское владычество. Провел кампанию против Венгрии. Выиграл войну с Польшей, отвоевав у той половину Украины.
Глядя на чиновника, Марк-Алем вдруг совершенно успокоился, и в какой-то момент ему показалось, что у него получится даже растянуть кожу на лице в подобии улыбки. И он наверняка бы так и сделал, если бы не произошло нечто совершенно неожиданное. Стоя перед ним, чиновник аккуратно сложил рекомендательное письмо и, пока Марк-Алем ждал от него каких-то одобрительных слов, разорвал письмо на четыре части. Марк-Алем вздрогнул. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, а может, просто ощутил нехватку воздуха, но тут, словно чиновнику мало было просто разорвать письмо, тот шагнул к жаровне и бросил в нее обрывки. Шустрый огонек весело порхнул над углями дремавшей жаровни, седой от тонкого слоя пепла. Затем огонек исчез, оставив после себя трепещущие обугленные останки письма.
— В Табир-Сарай нельзя попасть по протекции, — проговорил чиновник, и голос его напомнил Марк-Алему полуночный бой одиноких часов в ночной тишине.
Марк-Алем оцепенел. Он не понимал, что ему делать: продолжать стоять, немедленно уйти, рассердиться или же, напротив, просить прощения. Словно прочитав его мысли, коротышка-служащий, который его привел, бесшумно вышел из кабинета, оставив их наедине друг с другом. Они стояли теперь лицом к лицу с двух сторон разделявшей их жаровни. Но продолжалось это недолго. Все так же медленно, как он подошел тогда, когда путь его к жаровне показался Марк-Алему бесконечно длинным, чиновник вернулся обратно на свое место за столом, но не сел. Он только слегка прокашлялся, словно готовясь произнести речь, и, поглядывая то на дверь, то на Марк-Алема, проговорил:
— В Табир-Сарай нельзя попасть по протекции, поскольку подобное явление, то есть протекция, противоречит самой сути Табир-Сарая.
Марк-Алем ничего не понял.
— Не подверженность внешним влияниям, а напротив, борьба с ними, не открытость проникновению извне, но изоляция от него и, таким образом, не протекция, но исключение любых ее видов — вот один из основополагающих принципов Табир-Сарая. Тем не менее ты сегодня принят на работу в этот дворец.
Что все это значит? — спросил себя Марк-Алем. Взгляд его, словно для того, чтобы удостовериться лишний раз, упал на обугленные остатки сгоревшего листка на дремлющих под седым пеплом углях.
— Да, с этого момента ты считаешься нашим сотрудником, — повторил чиновник, похоже заметивший брошенный Марк-Алемом взгляд.
Он сделал глубокий вдох и, опершись на стол (только сейчас Марк-Алем заметил, что вся поверхность стола была покрыта огромным количеством папок с делами), принялся говорить:
— Табир-Сарай, или Дворец Сновидений, как его называют на нынешнем языке, является одним из основополагающих учреждений нашего самодержавного государства.
Он помолчал какое-то время, глядя на Марк-Алема с таким выражением, словно пытался оценить, насколько новичок был в состоянии понять его слова. Речь его звучала настолько странно, что даже на официальном собрании она показалась бы неестественной. У Марк-Алема сложилось впечатление. что он слушал продолжение речи, начало которой терялось в прошлом сезоне, и произноси ли ее не перед новым сотрудником, а словно провожая ветеранов, выходящих на пенсию.
— В мире и раньше осознавали важность сновидений и ту роль, которую они играли в судьбах государств и правителей, — продолжал тот. — Ты, наверное, слышал о Дельфийском оракуле в Древней Греции, о знаменитых римских толкователях снов, ассирийцах, персах, монголах и так далее. В древних книгах обстоятельно рассказывается о том, что они сделали для предвидения и предотвращения бедствий, или о том, чего они не смогли сделать, поскольку им не верили или поверили слишком поздно, — одним словом, обо всех тех событиях, предзнаменования о которых были посланы заранее и ход которых изменился или не изменился в результате толкования этих предзнаменований. Все эти традиции, без сомнения, были очень важны, но все они просто бледнеют при сравнении со всеобъемлющим величием Табир-Сарая. Потому что впервые в мировой истории наше имперское государство подняло на новую высоту толкование сновидений, сделав их частью государственного механизма.
Марк-Алем слушал как завороженный слова высокопоставленного чиновника. Он еще не вполне пришел в себя от всего произошедшего тем утром, и эти фразы, то льющиеся ровным потоком, то обрывающиеся, обрушились на него, чтобы добить окончательно.
— Не отдельные сновидения особенных людей, которые по той или иной причине объявлялись избранными в данной сфере и у которых практически была монополия на предсказания благодаря божественным посланиям, но Тотальный Табир, то есть сновидения всех подданных без исключения, вот что должен был собирать и толковать в качестве поставленной перед ним задачи наш Дворец Сновидений, созданный по прямому указанию самодержавного султана. Это был величайший проект, перед которым все дельфийские оракулы или касты пророков и магов былых времен показались мелкими и смехотворными. Идея самодержца об организации Тотального Табира основывалась на том, что Аллах швыряет вещие сны на земной шар так же небрежно, как бросает радугу или молнию, или как внезапно посылает комету, которую неизвестно из каких таинственных глубин Вселенной он вызвал. То есть он отправляет на земной шар свое предупреждение, не обращая даже внимания, куда оно упадет, потому что с такого расстояния, на каком он находится, ему не до того, чтобы вникать в такие детали. Это уже наша задача — определить, где оказалось послание, обнаружить его среди миллионов и миллиардов прочих сновидений, как можно отыскать жемчужину посреди песчаной пустыни. Потому что подобное сновидение, упавшее, словно одинокая искра, в мозг одного из миллионов спящих, может предотвратить беду для государства или самодержца, помочь избежать войны или эпидемии, способствовать рождению новых идей. Потому Дворец Сновидений отнюдь не сновидение, но одна из основ государства. Здесь лучше, чем из любых исследований, отчетов, научных докладов или донесений полиции либо губернаторов пашалыков, осознается подлинное состояние империи. Ибо на ночном континенте сна есть все: свет и мрак человечества, мед и яд, величие и ничтожество. Все смутное и опасное или то, что только еще станет таким через несколько лет или через несколько веков, впервые проявляется в человеческих снах. Ни одна страсть или низменное побуждение, бедствие или катастрофа, мятеж или преступление не могут не послать заблаговременно собственную тень, перед тем как самим появиться в этом мире. И потому самодержавный падишах требует, чтобы ни один сон, увиденный даже на самой дальней границе государства, даже в самый незначительный день, даже самым ничтожным рабом Аллаха, не избежал пристального внимания Табир-Сарая. Есть и другое, еще более важное требование: чтобы картина, получившаяся в результате сбора и тщательнейшего изучения сновидений за день, неделю или месяц, была точной и неискаженной. Для достижения этой цели, помимо громадной работы по обработке исходного материала, огромное значение придается абсолютной изоляции Табир-Сарая от любых внешних влияний. Ведь именно за пределами Табир-Сарая есть различные силы, которые по тем или иным причинам ждут не дождутся, как бы внедрить в него свой тлетворный дух, чтобы собственные вожделения, низменные умыслы или подлые свары суметь выдать за священные искры, посылаемые Аллахом в спящее человеческое сознание. Вот поэтому в Табир-Сарай нельзя попасть по протекции.
Взгляд Марк-Алема невольно упал на превратившийся в пепел лист бумаги, который прозрачной тенью трепетал над жаровней.
— Ты будешь работать в Отделе селекции, — продолжал чиновник тем же тоном. — Ты мог бы начать свою работу и на менее важной должности, как обычно бывает с новичками, но сразу начнешь работать непосредственно в Селекции, поскольку мы благоволим к тебе.
Украдкой Марк-Алем покосился одним глазом на превратившийся в невесомый пепел листок бумаги: а может, ты вовсе и не рассыпался бесследно?
— Первое и основное требование, предъявляемое к тебе, — продолжал собеседник, — это полное сохранение тайны. Ты никогда не должен забывать о том, что Табир-Сарай абсолютно закрытое учреждение.
Он оторвал руку от стола и, оттопырив палец, ткнул им в воздух угрожающим жестом.
— Многие пытались проникнуть сюда, внедрить чуждые нам идеи, но Табир-Сарай всегда был начеку. В гордом одиночестве высится он среди кипения человеческих страстей, независимый, неподвластный группировкам, грызущимся за власть, изолированный от всего и недоступный для чьего-либо вмешательства. Все сказанное мною можешь забыть, но вот одно не забывай никогда, сын мой; требование хранить тайну. Это даже не требование. Это непререкаемый приказ Табир-Сарая. А теперь приступай к работе. Выйдя отсюда, спроси, где находится Отдел селекции. Когда придешь туда, там уже будут поставлены обо всем в известность. Ну, удачи!
В голове у Марк-Алема царила полная неразбериха, когда он вышел в коридор. Там не было ни одной живой души, и не у кого было спросить, как добраться до Селекции, поэтому пришлось отправиться наобум. В ушах у него продолжали звучать обрывки речи высокопоставленного сотрудника. Да что же это, повторил он пару раз и даже потряс головой, словно пытаясь их вытряхнуть. Но они не стихали, продолжая упорно его преследовать. Более того, в этой пустыне перекрещивающихся коридоров они, многократно отразившись от стен и колонн, казалось, звучали еще более мрачно. Ты сразу начнешь работать в Селекции, поскольку мы благоволим к тебе.