Дворец ветров
Шрифт:
Она по-прежнему говорила почти шепотом, но в ее словах было столько презрения, что кровь прихлынула к лицу Аша, и на мгновение он яростно стиснул пальцами ее запястье.
– Ах ты, маленькая стерва, – тихо пробормотал он по-английски. А потом рассмеялся, отпустил руку Анджули и отступил назад. – Да, я боюсь. А если ваше высочество не боится, то могу лишь заметить, что напрасно. Не думаю, что ваши братья или ваш дядя посмотрят сквозь пальцы на подобную выходку, да и ваш жених тоже. Они могут посчитать, что такой поступок некоторым образом пятнает вашу честь, а поскольку мне не хотелось бы получить нож под ребра в одну из ближайших ночей, я еще раз настойчиво прошу вас, со всем уважением, немедленно уйти отсюда.
– Я не уйду, пока вы не ответите на мой вопрос, – упрямо заявила Анджули. – Я буду стоять здесь, пока вы не заговорите, хотя, как вы сами знаете, мне придется очень плохо, если меня обнаружат здесь. Даже злейшие мои враги не могли бы пожелать мне большего зла, а вы уже спасли мне жизнь. Только ответьте на мой вопрос, и я никогда впредь не потревожу вас. Клянусь.
– Почему вам так важно знать это?
– Потому что предмет, который вы вручили мне сегодня вечером, – это половинка талисмана, которую когда-то давным-давно я отдала одному другу, и при виде ее я…
Она резко повернулась, услышав позади легкий топот и шелест кустов в ночной тишине.
– Там кто-то есть!
– Это всего лишь гиена, – сказал Аш.
Гротескное существо, рыскавшее по лагерю в поисках отбросов, прошмыгнуло мимо и понеслось прыжками по равнине, а девушка испустила долгий, прерывистый вздох облегчения и с запинками проговорила:
– Я подумала, это… Я решила, что… что за мной следили!
– А, так вы все-таки боитесь, – язвительно сказал Аш. – Ладно, если вам угодно поговорить, лучше зайти в палатку. Это не опаснее, чем стоять здесь, где любой может нас увидеть.
Он посторонился, пропуская Анджули, и, немного поколебавшись, она прошла внутрь. Аш опустил полог и сказал:
– Стойте на месте. Я зажгу фонарь.
Девушка услышала, как он шарит в темноте, потом чиркнула спичка, а когда фитиль фонаря разгорелся, Аш пододвинул к ней складной парусиновый стул и, не дожидаясь, когда она сядет, тотчас отвернулся, чтобы надеть халат и тапки.
– Если кто-нибудь застигнет нас за беседой в такой час ночи, – заметил он, завязывая кушак халата, – будет лучше, если я предстану взорам не в полуголом виде. Не желаете присесть? Нет? А я, с вашего позволения, присяду.
Он опустился на край походной кровати и выжидательно уставился на Анджули. Часы на столике громко тикали в тишине, которую он не пытался нарушить, и мотылек, залетевший в палатку, принялся кружить вокруг фонаря, отбрасывая дрожащую мечущуюся тень на стенки.
– Я… – начала Анджули и умолкла, кусая губу, что внезапно показалось Ашу до боли знакомым.
В детстве у нее была такая привычка, и Сита всегда журила девочку: мол, так она испортит форму рта.
– Продолжайте, – сказал Аш, не пытаясь прийти на помощь.
– Но я уже все сказала вам: много лет назад я отдала этот талисман одному другу, и я хочу знать, как он оказался у вас, поскольку… поскольку я хочу знать, что сталось с моим другом и его матерью и где они сейчас. Неужели это так трудно понять?
– Нет. Но этого недостаточно. У вас есть еще какие-то причины, иначе вы не рискнули бы прийти сюда. Я хочу знать все. И прежде чем ответить на ваши вопросы, я хочу знать, кому вы расскажете.
– Кому расскажу? Я вас не понимаю.
– Вот как? Подумайте хорошенько: разве, кроме вас, нет еще людей, которые желали бы знать о местонахождении этого вашего друга?
Анджули покачала головой.
– Сейчас уже нет. В прошлом, возможно, были. Одна дурная женщина желала ему зла и убила бы его, когда бы смогла. Но она умерла и больше не представляет угрозы. К тому же, я думаю, она давным-давно забыла о нем. А все его друзья, за исключением меня, покинули Гулкот, и мне неизвестно, где они сейчас или знают ли, где он и что с ним сталось. Возможно, они тоже все умерли. Или забыли его, как забыли все остальные.
– Кроме вас, – медленно проговорил Аш.
– Да, кроме меня. Но видите ли… он был мне братом – настоящим братом, в отличие от моих собственных братьев… а свою мать я совсем не помню. Она впала в немилость незадолго до своей смерти, а потом новая жена отца позаботилась о том, чтобы меня держали подальше от него, и он стал мне совсем чужим. Даже слуги знали, что со мной можно обращаться дурно, и только двое из них относились ко мне хорошо: одна из моих служанок и ее сын Ашок – мальчик несколькими годами старше меня, служивший у моего брата, ювераджа. Если бы не Ашок и его мать, я была бы совершенно одинокой, и вы не представляете, что значила их доброта для ребенка вроде меня…
Голос у Анджули дрогнул, и Аш отвел взгляд в сторону, избегая смотреть в полные слез глаза, и снова глубоко устыдился, что позволил себе забыть маленькую девочку, которая любила его мать и считала его своим другом и которую он бросил, несчастную и одинокую, в Гулкоте и ни разу не вспомнил впоследствии…
– Понимаете, – продолжала Анджули, – мне больше некого было любить, и, когда они покинули Гулкот, я чуть не умерла от горя и одиночества. Они никак не могли остаться… Но эту историю я не стану вам рассказывать, она наверняка вам известна – иначе откуда бы вы узнали, у кого находится вторая половинка талисмана? Скажу только одно: при расставании я подарила Ашоку талисман на память, а он разломал его пополам и отдал одну половинку мне, пообещав, что однажды вернется и мы… мы снова склеим два кусочка. Но я так и не узнала, что с ним сталось и вообще сумели ли они с матерью спастись, и иногда я боялась, а вдруг они погибли, потому что не могла поверить, что они не прислали бы мне весточки или что Ашок не вернулся бы, если бы смог. Понимаете, он же обещал мне. А потом… сегодня вечером, когда я увидела, что вы отдали мне не мою, а его половинку амулета, я поняла, что он жив и, вероятно, попросил вас передать ее мне. Поэтому я дождалась, когда весь лагерь уснет, и пришла сюда – узнать какие-нибудь сведения о нем.
Мотылек упал в ламповую колбу, и язычок пламени ярко полыхнул. Еще какое-то неуклюжее ночное насекомое билось внутри о стекло с монотонным звуком, который сейчас, когда Анджули умолкла, казался громким, точно барабанный бой. Аш резко встал и подошел к лампе, чтобы подрезать фитиль. Он стоял спиной к девушке и, казалось, был всецело поглощен своим занятием. Он не проронил ни слова, и после долгого молчания Джули спросила прерывающимся голосом:
– Так значит, они умерли?
– Его мать умерла много лет назад, – ответил Аш, не оборачиваясь. – Вскоре после того, как они покинули Гулкот.