Дворяне 1
Шрифт:
– Коленька, я устрою тебя здесь в больницу, – сказала Евпраксия встревоженным голосом. – Денег на больницу у нас должно хватить.
– Нет, Планечка, мы поедем, как и решили в Вологду, там я буду лечиться. А деньги нужны Серёже. Иначе он не успеет на экзамены. Не в первый раз я болею воспалением лёгких, уж привык. Знаю, что вылечусь. И лекарства необходимые у нас есть.
Николай Николаевич с трудом приподнялся с деревянного, вокзального дивана и чуть не упал, но старший сын и жена успели поддержать его. Видя это, врач даже не взял денег. Как и подобает докторам, он оказался очень добрым
Когда врач ушёл, стали собирать в дорогу Серёжу. Оставив больного мужа с младшими детьми, Евпраксия ушла провожать сына до стоянки извозчиков. Ему надо было переехать на Петроградский вокзал.
Вернувшись, она обнаружила мужа лежащим без сознания на жёстком, деревянном диване. Он начал бредить, как ребёнок, плаксивым голосом, звал свою маму. Младшие сыновья в растерянности сидели рядом. Несмотря на вечерний час, на вокзале было тесно. Люди недовольно, со злобой косились, на развалившегося в ботинках, на диване, бледного небритого мужчину. Пришлось объяснять им, что это больной простудой человек. Многие испуганно шарахались в сторону, опасаясь: «Не тиф ли у больного». В основном, в поездах и на вокзалах, обитали люди, прилично одетые, из обеспеченного сословия, и такое враждебное отношение к больному, как-то не соответствовало их интеллигентному виду. Евпраксия не стала обращать на людей внимания, намочила платок водой из бутылки и стала прикладывать его ко лбу
мужа. Её охватила в этот момент невыносимая тоска. Она чувствовала себя несчастной и беспомощной, на этом чужом, враждебном вокзале.
Николай в свои сорок два года выглядел гораздо старше. На его осунувшемся, бледном лице, выросла большая щетина. Он хотел вновь вырастить, как и прежде, бородку и усы, в дороге не брился. Через какое-то время он очнулся и жена, сдерживая слёзы, стараясь говорить ровным голосом, спросила:
– Ну, как ты себя чувствуешь?
– Очень пл, – не договорил Николай до конца, слово «плохо». Он не хотел огорчать любимую.
– Я чувствую себя вполне сносно, – добавил он и попытался улыбнуться.
– Давай поставим тебе иголки, – предложила Евпраксия.
– У меня руки с того раза исколоты. Поставь иголки на ноги, я показывал тебе, куда надо втыкать.
Она достала из саквояжа коробочку с золотыми и серебряными китайскими иголками, сняла с мужа ботинки, носки, и стала осторожно втыкать в подошву правой ноги серебряные иголки, а в подошву левой ноги золотые. Она знала, что иголки должны проколоть кожу не глубоко, чтобы не текла кровь.
И действительно, больной почувствовал облегчение. Он даже сел на диване, озираясь по сторонам мутными, ещё до конца не просветлевшими, глазами. Иголки жена собрала в коробочку и сунула её обратно в саквояж.
– Серёжа уже уехал? – Спросил Николай Николаевич.
Павлик и Глеб почти хором сообщили, что уехал. Они обрадовались улучшению самочувствия отца. Мальчики всё это время, пока отцу было плохо, вели себя тихо, видимо, переживали. По-своему характеру они были подвижными и шаловливыми детьми.
Евпраксия дала больному выпить микстуру, которую приготовил друг семьи, хороший врач, тоже живший в Петрограде. Микстура снижала температуру. Выпив её, Николай откинулся на спинку деревянного, вокзального дивана, и закрыл глаза. Жена озабоченно смотрела на него.
– Коленька, тебе стало легче?
– Да, Планечка, только голова кружится. Но это пройдёт, я знаю. Выпить бы чего-нибудь кисленького. Может, купишь здесь какого-нибудь соку?
На вокзале всю ночь работал буфет, и Евпраксия встала в очередь, чтобы выполнить просьбу мужа. В это время с дивана напротив подошёл бородатый, хорошо одетый низенький человек и обратился к Николаю:
– Уважаемый, дайте закурить.
При этом он близко наклонился к больному, словно тот плохо слышит.
– Извини, не курю, – ответил Николай.
Мужичок как-то быстро юркнул в сторону и исчез в толпе прибывающих на вокзал пассажиров. Когда Евпраксия вернулась с купленным соком, то муж попросил её
вновь повторить процедуру иглоукалывания, но коробочки с иголками на месте не оказалось.
– Это, наверное, тот дядька иголки украл, который просил закурить, – предположил Павлик.
Сержпинские с возмущением стали обсуждать это неприятное происшествие. Они не могли понять, как вор ухитрился достать незаметно из саквояжа коробочку.
Евпраксия даже заплакала.
– Что за люди эти воры. Работать не хотят, так и смотрят, где бы стащить что-нибудь.
Она вытерла платком слёзы и, успокоившись, произнесла:
– Ладно, бог его накажет. Всё в этом мире не остаётся безнаказанно.
– А ты, Планечка, опять в бога стала верить? – удивился Николай. Он сам недавно стал атеистом, прочитав статью профессора Дарвина в журнале. Жену он тоже посвятил в эту теорию.
– Не знаю, Коля, без бога не проживёшь, на кого нам ещё надеяться, если не на бога – сказала она, тяжело вздыхая.
Глава 3
Смерть в вагоне
Поезд отправился из Москвы точно по расписанию, в восемь часов утра. Жена и дети с трудом довели больного до вагона Вологодского поезда. Николай Николаевич сильно ослаб и еле передвигал ноги. Выпив микстуру, какая имелась от простуды, он лёг на нижнюю полку в купе вагона и быстро уснул. Его дыхание было не ровное, он часто надрывно кашлял. Какое-то время кашлять перестал, и Евпраксия не могла понять: уснул он или впал в беспамятство. Но, вскоре муж открыл глаза и, задыхаясь, слабым голосом произнёс: «Священника позовите, умираю!»
– Где же я найду в поезде священника? – испугалась Евпраксия и заплакала.
Дети тоже зарыдали, но Павлик, пересилив себя, взял мокрый белый платок и приложил к потному лбу отца. Он сильно потел от высокой температуры, тяжело дышал, задыхался и вновь потерял сознание. Евпраксия и дети хлопотали возле него, пытаясь помочь: прикладывали мокрый платок к голове больного, но всё было безрезультатно.
– Мама, сходи, поищи врача, – сдерживаясь от слёз, сказал Павлик.
– Как я оставлю вас…, – всхлипывая, проговорила мать. – Ладно, пройдусь по вагону…