Дворяне 1
Шрифт:
– Почему ты хочешь жить в Данилове? – недоумевал Серёжа, – Ведь Павлику и Глебу тоже надо учиться.
– Во-первых, там теперь могила Коленьки и надо ему поставить хороший памятник, а во-вторых там живёт моя любимая сестра Валя. Мы с ней очень дружим, и она мне хорошо помогла в трудной ситуации. Может, через год, мы вернёмся обратно в Петроград, если будут деньги. Ведь жить здесь теперь очень дорого. А в Данилове всё намного дешевле.
Евпраксия закончила ужинать, перекрестилась, по старой привычке, на икону, висевшую в углу, и прошлась по квартире, оглядывая её. Здесь имелась ванная комната, холодная и горячая вода, паровое отопление и туалет с унитазом, словом, все удобства
– Да, я совсем забыла тебе сказать, что ездила в Вологду и получила деньги, пять тысяч рублей. Одну тысячу одолжила сестре Вале, на оборудование пивоварни. Полторы тысячи рублей я взяла с собой, чтобы купить золото и драгоценности, и две с половиной тысячи рублей положила в Даниловский банк.
Серёжа обрадовался, услышав эту новость, и предложил:
– Лучше давай оплатим эту квартиру на год и будем жить безбедно.
– К сожалению, не сможем. Нам надо растянуть эти деньги на несколько лет. Если я даже буду вновь переводить иностранные книги на русский язык, всё равно нам денег на всё не хватит. Идёт война и улучшений в государстве ждать не приходится. Пока я ехала в поезде, всяких ужасов наслушалась. А Ширгановские, когда я была у них, посоветовали деньги вложить в драгоценности и в золото. Потому, что деньги стремительно дешевеют.
– Мама, ты мне не рассказала про папу. Где он умер, как и где его похоронили? Евпраксия, услышав этот вопрос, сразу помрачнела, на её глазах снова заблестели слёзы. Она вкратце рассказала сыну, как всё было. Ей не хотелось вспоминать пережитое, но пришлось. Пока она ехала сюда, несколько раз представляла себе, как будет рассказывать сыну про смерть отца, и каждый раз заново переживала свою трагедию.
– Ты пойми, мама, я даже не верю, что папа умер. У меня такое ощущение, что он куда-то уехал и скоро вернётся. Ты себе, мама, так же внушай и будет легче.
– У меня не получится, я же видела, как он умер, и видела его похороны.
До глубокой ночи мать и сын обсуждали свои семейные проблемы. В конце разговора, они решили завтра навестить дядю Увенария, жившего в соседнем подъезде.
–
После десяти часов утра, позавтракав, Евпраксия с сыном отправились в соседний подъезд к Альбитским. У подъезда стоял знакомый, с седой бородкой, и в форме, швейцар. Он для порядка, словно чужой, строго спросил:
– Вы к кому мадам?
– Я к дяде Увенарию.
– Этот юноша с Вами?
– Да, со мной.
– Пожалуйста, проходите.
Дверь в квартиру открыла горничная Зина, как всегда приветливая и услужливая. Она сообщила, что из взрослых хозяев, дома только сноха Жанна. Та услышала звон электрического звонка в прихожей и вышла к гостям.
– Как на юге отдохнули? – обнимая Евпраксию, спросила она. – А где Николай, как его здоровье?
– Умер Коля, похоронили его в Данилове, – сдавленным голосом проговорила Евпраксия. Она стерпела и не заплакала, просто уже закончились слёзы, так много она их пролила за последнее время. Жанна проводила гостей в большую комнату (гостиную) и внимательно слушала рассказ о том, как умер Сержпинский Николай. Над диваном висела его картина крупного размера, которую он подарил дяде Увенарию. Он написал её ещё в Петрозаводске, до работы в Тотьме. Это была одна из первых картин Николая Николаевича Сержпинского. На ней он изобразил сцену борьбы Римского гладиатора с двумя львами, скопировал с какой-то картинки из журнала. Получилось очень впечатляющее зрелище. У самого художника таких картин дома не было. Он умирать не собирался и считал, что успеет написать много произведений живописи и гораздо
Вскоре пришёл дядя Увенарий после утренней службы в Исаакиевском соборе, уставший, но такой же, как и раньше, спокойный и по-стариковски медлительный. На фоне тёмной церковной одежды выделялись белые, как снег волосы и борода. Вокруг его умных глаз сосредоточились глубокие морщинки. От всего его облика исходило какое-то излучение доброты и смирения. Дядя Увенарий, увидев гостей, поцеловал каждого в лоб и перекрестил. Затем все сели на диван и Евпраксия вновь рассказала о своей беде. Внимательно выслушав, дядя Увенарий успокоил её и предложил Серёже пожить у него в квартире, пока учится.
– Зачем ему жить одному, у нас семь комнат, выделим и ему место, – сказал он уверенно.
В этот же день мать с сыном перенесли вещи в комнату Вениамина, куда поселили Сергея. Кровать и кованый сундучок принесли дворники за оплату.
Хотя за свою трёхкомнатную квартиру было уплачено до первого октября, Евпраксия решила уже заранее снять дешёвое помещение, для хранения имущества из прежней квартиры. Все эти дела она успела сделать в течение нескольких дней и уехала обратно в Данилов. С собой она взяла только детскую и свою одежду, а что в руках не унести, отправила в поезде багажом.
Сын дяди Увенария Аристарх, живший с семьёй в этой же квартире, работал помощником директора крупного книжного издательства в Петрограде. Своей двоюродной сестре Евпраксии он периодически давал выгодную работу по переводу книг, с иностранных языков, которые она знала. Вот и в этот раз он дал ей книгу мало известного французского писателя для перевода. Заниматься переводом она решила в Данилове, а потом, готовый текст книги привезёт в Петроград.
В последний день пребывания в Петрограде Евпраксия купила в банке несколько золотых и серебряных монет, а в ювелирном магазине купила золотые женские украшения: брошки серьги и кольца. Как советовали Ширгановские, золото и драгоценности пригодятся на чёрный день.
Глава 5
Начало учёбы
С первого сентября Сергей приступил к учёбе в художественном училище барона Штиглица. В училище он узнал историю создания этого уникального учебного заведения. Идея строительства художественного училища у барона Штиглица возникла совершенно случайно. На одном из балов, где присутствовали знатные и богатые люди, один из великих князей похвастался, что пожертвовал на благотворительное дело сто тысяч рублей. Штиглиц не без ехидства ответил великому князю: «Ну что такое сто тысяч? Я знаю человека, который пожертвовал целый миллион и сделал это без всякой рекламы». То есть он имел в виду себя. В 1876 году он вызвал архитектора Месмахера, автора постройки его дворца, и вручил ему чек на миллион рублей, спросив: «Что сейчас полезнее всего сделать для народного просвещения?» Месмахер, не задумываясь, сразу же сказал барону: «Основать художественно-промышленную школу».
Учился Серёжа добросовестно. Он постоянно помнил наказы отца, что сын должен довершить то, что не успел отец. На учёбу уходило много времени, однако Серёжа иногда посещал театр, кино, общался с сокурсниками и троюродным братом Вениамином. Появился у него в училище хороший друг еврейской национальности, Аркадий Ройтман. К евреям многие студенты относились с предубеждением, а Серёжа не стеснялся общественного мнения. Он относился к ним уважительно по примеру отца, который говорил, что у евреев много умных и талантливых людей, не меньше, чем в любой другой национальности.