Дворянин великого князя
Шрифт:
Леваш объявил мужикам, что отныне Синий Лог — собственный князя Федора навсегда.
— Скорее к нему! — воскликнул Картымазов, — Быть может, ей удалось спастись.
— Не стоит торопиться, — остановил его Медведев. — Неверный шаг может погубить все дело.
Должен поехать один из нас, встретиться с Левашом и разузнать о судьбе пленников. Возможно, Алеша с Настенькой уже ждут нас, но ведь может быть и так, что Леваш приберегает пленников Кожуха для своего князя. Нам нельзя выдавать своих намерений — Леваш может оказаться не лучше Кожуха. — Я поеду! — сказал Филипп твердо. — На правах соседа я могу поздравить Леваша с победой и осторожно разузнать о судьбе Кожуха и его пленников.
— Правильно! — одобрил Медведев. — Поезжай с Егором, а мы будем ждать. Если через час ты или Егор не вернетесь — поедем на выручку.
Филипп кивнул и вместе с Егором направился вскачь к тому месту, где еще недавно стояли крепкие ворота, а сейчас зиял широкий проход в обугленной дымящейся бревенчатой стене.
У въезда во двор их остановил какой-то вооруженный всадник.
— Эй вы! Стойте-ка! Кто такие?!
— Я — Филипп Бартенев — хозяин соседней земли. Хочу проведать Леваша Копыто.
— А ну, ребята, — окликнул всадник двух вооруженных пеших, — проводите эту парочку к Левашу да присмотрите за ними.
Пешие взяли лошадей Филиппа и Егора за поводья и повели во двор.
За большим домом, на лужайке, ярко освещенной пламенем горящих вокруг построек, стоял огромный стол, покрытый белоснежной скатертью.
Странно и жутко выглядел этот роскошно убранный стол, такой аккуратный и чистый, будто он стоял в горнице богатого терема и мирный свет факелов, а не зловещий огонь пожарища освещал пятерых крупных и тучных людей, чинно восседающих по одну его сторону.
Нет, это отнюдь не выглядело пьяным кутежом победителей — это был неторопливый, степенный ужин людей, которые любят хорошо поесть и славно выпить, не позволяя себе при этом никаких вольностей, а двое стольников прислуживали так церемонно и спокойно, как будто не стонали чуть поодаль раненые и не валялись вокруг окровавленные тела убитых.
Центральное место за столом принадлежало толстяку самого мирного и благодушного вида. Он был немыслимо разодет в шелк и бархат, а при каждом его движении множество скрепок, пряжек и запонок на одежде поблескивали, отражая в драгоценных камнях красное пламя пожара.
К нему с поклоном подъезжали всадники, и, не прерывая трапезы, толстяк отдавал приказания, размахивая огромной наполовину обглоданной костью.
Филиппа и Егора остановили в нескольких шагах от стола, один из сопровождавших приблизился к толстяку и сказал ему что-то, указывая в сторону прибывших.
— Да ну?! Быть не может! — удивленно воскликнул толстяк и встал, вглядываясь перед собой.
Филипп спешился и шагнул вперед.
— Мне нужен Леваш Копыто, — несколько высокомерно заявил он, чувствуя себя неловко под любопытными взглядами толстяков за столом, которые все как один уставились на него.
— Черт подери?! — заорал разодетый толстяк в центре. — Да вот он перед тобой. И ты не узнаешь меня, паршивый мальчишка?! — Он встал от стола и, подбоченившись, вышел навстречу.
Филипп присмотрелся к нему и сдержанно ответил:
— Нет.
— Ах ты, дырявая башка! Да мы же с твоим отцом всю молодость провоевали в Польше, и я столько раз приезжал к вам в гости! Меня не запомнить! Нет, вы слышали — не запомнить Леваша Копыто! Впервые встречаю такого человека!
Он крепко обнял растерявшегося Филиппа и потащил к столу.
Егор скромно отступил и сел под деревом невдалеке.
— Когда отец вернулся из Польши, мне было всего три года, — объяснил Филипп, все еще держась недоверчиво.
— Неужто?! Ай-ай-ай-ай, как быстро течет время! Впрочем, чужие дети всегда быстро растут.
Послушай, да ведь ты — вылитый отец! Подумать только — Алешка Бартенев, мой старый, приятель, и вот у него уже взрослый сын! Куда уходят наши годы?! Черт побери! Ах, какие добрые времена были когда-то, — приговаривал он, усаживая Филиппа рядом с собой за стол. — Друзья, это Филипп Бартенев, сын друга моей юности! Когда его отцу было столько лет, сколько сейчас сыну, мы с ним добивали крестоносцев.
Четверо остальных толстяков шумно выразили свое одобрение. Леваш подал Филиппу огромный кубок, полный душистого крепкого меда.
— Ну-ка, мой мальчик, выпьем за встречу! Не обращай внимания на эту падаль вокруг. Мы, видишь ли, весь день не ели, а я этого не выношу — противно в животе и голова плохо работает! Однако поговорим о тебе. Как поживает отец?! Он дома? А твоя мать? Ах, какая женщина! Сейчас таких не встретишь — нет! Надеюсь, она по-прежнему красавица?
— Матушка умерла десять лет назад, — ответил Филипп.
— Да что ты?! Ай-ай-ай-ай! Какое несчастье! Полагаю, твой отец не женился вторично?
— Нет, он полностью посвятил себя детям — мне и сестре.
— Ах, так у тебя есть сестра? Я об этом не знаю! Наверно, она родилась позже…
— Она младше меня на пять лет — ей семнадцать. Отец говорит, что Анница очень похожа на матушку.
— О-о-о! Значит — это красавица! Но как же твой отец? Он не воюет больше?
— Нет, с тех пор, как умерла матушка, не воевал, если, конечно, можно назвать миром такие события, — Филипп повел головой, указывая на горящие стены, — а подобное у нас бывало часто. Но сейчас отца нет. Он уехал по делам и вернется через неделю.
— Какая досада! Но ничего! Я решил обосноваться здесь крепко и надолго, так что мы еще не раз увидимся.
Филипп воспользовался минутной паузой, во время которой Леваш осушал очередной кубок:
— Поздравляю тебя с победой, и расскажи, как тут все произошло?
— С удовольствием, но при условии, что ты перекусишь с нами. Если бы не мой повар, которого я повсюду таскаю, мы бы умерли с голоду! Но он обшарил кладовые Кожуха и на скорую руку приготовил легкий ужин — так, заморить червячка…