Дворянство Том 1
Шрифт:
– Двое лучше одного, один лучше, чем никого, - отозвалась Елена и тут поняла, что в «их» углу воцарилась необычная тишина. Все как-то сразу и вдруг замолкли.
Женщина посмотрела на присутствующих и зацепилась взглядом за Гамиллу. Арбалетчица уже не сидела, а поднялась, вытянувшись, как струна своего баллестра, также готовая взорваться стремительной вспышкой действия. «Госпожа стрел» побледнела так, будто ее обсыпали мукой, пальцы рефлекторно вцепились в рукоять кинжала, уже второй раз за этот день.
– Что ты сказал? – тихо спросила Гамилла, и голос ее звучал по-настоящему жутко, как если бы тигр заговорил, притом стараясь звучать не громче мыши.
– Э-э-э… - выдавил Грималь, который, как и положено спутнику
– Что он сказал?
– Гамилла перевела убийственный взгляд на искупителя.
Тот в свою очередь посмотрел на арбалетчицу, словно что-то взвешивая про себя и для себя. Наконечник в руках Насильника был длиной в локоть и сам по себе мог послужить как пехотный меч. Любой, кто хоть раз видел, как тренируется копейщик, не испытывал иллюзий насчет шансов Гамиллы в рукопашной. Искупитель положил наконечник и оселок, медленно и очень аккуратно, словно произошло некое малозначительное событие, требующее минимального отвлечения. Отряхнул металлическую пыль с колен под широкими полами всепогодного халата, типичной одежды странствующих монахов и паломников.
– Этот человек назвал меня Насильником, - с ужасающим спокойствием произнес боевой старик. – Таково мое прозвище.
– И как же ты его получил?
– низкий, едва ли не уходящий в инфразвук голос Гамиллы звучал по-настоящему жутко. Страшнее было лишь морозное спокойствие искупителя.
– Назначил себе сам. Я был насильником… в прошлой, мирской жизни. Ныне же искупаю этот грех посильным образом.
– Насильник, - шепотом повторила Гамилла.
– Ох, - тихонько выдавила Елена, только сейчас поняв, что, несмотря на долгие недели совместного путешествия и приключений, прозвище искупителя ни разу открыто не звучало. В том просто не было нужды – маленький коллектив, все друг друга знают, тут месяцами можно обходиться без имен.
Черт возьми… Кажется, все непросто. И в голове нет даже четверти мысли, как это подровнять, не говоря уж о том, чтобы исправить. Очевидно, вот-вот прольется кровь.
Гамилла твердым, пожалуй, даже слишком твердым шагом, словно у нее тяжело гнулись колени, подошла к искупителю, глядя сверху вниз. Ее пальцы по-прежнему сжимали обложенную костью рукоять кинжала. Старый копейщик положил руки на колени, раскрыв ладони, жест выглядел естественным, как смиренная готовность принять любой удел.
– Подонок, - сказала, как плюнула, Гамилла и действительно, наклонившись, от всей души плюнула в лицо искупителя. А затем отвесила ему пощечину, с такой силой, что у всех присутствующих заныли зубы. Оплеуха едва не сбросила копейщика на пол, он помотал головой, держась за стремительно распухавшую скулу.
– Насильная мразь, - выдохнула Гамилла, по-прежнему без крика, даже не повысив голос, но звучало это столь же страшно, как если бы она вопила вовсю мочь. – Будь ты проклят. Чтоб ты сдох, поганая сволочь.
Арбалетчица развернулась и вышла, не оглядываясь, под перекрестными взглядами десятков глаз. Елена склонила голову и сжала виски, грустно думая, что, судя по всему, цирк потеряет еще, по крайней мере, одного участника, только не Кимуца. А еще о том, что вот, она узнала о неразговорчивой Гамилле еще чуть-чуть больше. Но лучше бы это знание осталось нераскрытым.
Глава 17
Глава 17
Их было тринадцать - хорошее, интересное число, что сулит необычные события и внезапные повороты судьбы. Шотан любил неожиданности, он точно знал, что ни один замысел или хитрый план никогда не идет, как задумано. А там, где вдруг наступает момент неопределенности, всегда начинается состязание чистой воли, ума и быстрых решений. Такие соревнования граф любил, небезосновательно считая себя сильным игроком в турнире, именуемом
Вот и сейчас, приняв под свое покровительство набранный отрядик претендентов, Шотан в точности знал, что, во-первых план хорош, во-вторых он всенепременно сломается и потребует импровизации, вопрос лишь в том, как далеко зайдут отклонения и необходимые правки. А в-третьих, это в любом случае будет интересно.
Итак, их было тринадцать, и граф видел их насквозь. Молодые, однако, не дети. Из бедных семей, но завернувшиеся в фамильную гордость, как в рваный плащ, где дырок больше чем шерсти. Надели свою лучшую одежду, вычистив и починив ее на последние деньги (а вот для пристойного вида слуг монет уже не хватило), но страшно мучаются и втайне завидуют, глядя на Шотана и его жандармов. Переживают из-за поношенной и штопаной ткани, оружия, с которого давно сняли и заложили все украшения, предательски стирающейся позолоты дворянских цепей и перстней. Очень хотят выглядеть так же, как закованный в легкую броню Шотан и его люди, так же одеваться, так же глядеть на мир с высоты роскошных седел. Готовы ради этого на многое, некоторые на все.
Они ему нравились.
Первое знакомство уже состоялось, и Шотан использовал тонкое знание этикета и дипломатии, чтобы уязвить юношей, ненавязчиво указать им на разницу в положении, указать на пропасть, разделяющую молодых, безземельных дворян и капитана, личного друга Императора. Их попытки сохранить гордое самолюбие были забавны сами по себе, но граф преследовал иную цель - сразу отсеять наиболее горячих, не способных к мудрой выдержке.
– А теперь, господа, нам предстоит… - Шотан подумал, какое слово или даже оборот подошел бы наилучшим образом, нечто красивое, броское, запоминающееся. Однако не придумал и решил, что нечего плести драгоценные кружева там, где хватит простого батиста. – Заняться делом.
Он широким жестом указал на занимательную конструкцию, созданную плотниками дворца по эскизам графа. Сооружение представляло собой комбинацию разборной крепости и скелета не очень сложного лабиринта, оно было собрано из досок, жердей, канатов и, судя по всему, могло достаточно легко переделываться или даже переноситься с места на место.
Юноши неуверенно переглядывались, стараясь понять, чего ждет наставник, Шотан же махнул рукой слугам, которые, повинуясь команде, сняли покрывала со столов, что были выставлены прямо на песок арены. Там обнаружился широкий набор тренировочного вооружения, побитого жизнью, но крепкого. Очевидно граф, не мудрствуя, приказал доставить часть арсенала своей роты. Шотан прошел вдоль стола, точнее широкой доски, положенной на козлы, провел рукой поверх испытанных снарядов, будто лаская твердое дерево, испещренное следами сотен и тысяч ударов. Некоторыми бил он, многими били его, потому что воин должен изнурять себя воинским учением от первого до последнего вздоха, и граф никогда не считал зазорным быть поколоченным на тренировке.
– Полагаю, вы ждали, что сейчас мы сядем на лошадей и предадимся забаве, долженствующей приближенным Императора, не так ли? – Шотан повернулся к нестройной шеренге и улыбнулся, чуть-чуть язвительно. – Преломление копий, красивые флаги, охлажденное вино и подогретые настои, чтобы умерить душевный пыл и согреть утомленные члены. И, разумеется, прекрасные скакуны, доставленные из конюшен Его Императорского Величества. Не так ли? Ведь ваши кони слишком плохи… если они вообще есть.
Замешательство среди молодых людей усилилось, теперь граф шагнул вдоль строя будущих воспитанников, пытливо заглядывая в лица юношей немигающим взором. Шотан уже знал, что просеет их как драгоценные крупинки золота через набор сит, отделяя пустую, бесполезную породу. Измерит и оценит каждого, словно изумруды на точных весах ювелира, оставив лишь самых лучших. Отринет негодных, пораженных непростительными для воина изъянами и грехами. И начнется этот долгий путь сегодня, сейчас.