Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
В рассказе Есенева о перебаллотировке кандидатов, набравших равное число голосов, существуют непроясненные и непонятные моменты. Какова же была логика предводителя Карачарова, устроившего баллотировку двух дворян, получивших по 16 баллов, если Кошелев набрал 19 баллов? Это обстоятельство можно объяснить тем, что следовало определить не только предводителя, но и кандидатов к замещению этой должности, в случае невозможности по каким-либо причинам избранного предводителем лица исполнять свои обязанности. Второго претендента на общественную должность следовало определить еще и потому, что итоги выборов были не окончательными, а подлежали утверждению со стороны губернатора. Губернатор мог по каким-либо существенным причинам и не утвердить первого кандидата. Более того, между дворянским обществом уезда и губернской администрацией стоял посредник — губернский предводитель дворянства, который также мог повлиять на утверждение
Достигнутое в результате повторного баллотирования второе место давало Карачарову лишь надежду получить предводительское кресло в случае неутверждения начальством или отказа от должности Кошелева. Такие отказы были нередки: одни жаловались на слабое здоровье, другие на то, что проживали постоянно вдали от места общественной службы, третьи ссылались на отсутствие недвижимости в уезде, что не давало им права служить по выборам. Не надеясь на счастливый случай, капитан Карачаров пошел к цели напролом, фактически аннулировав итоги голосования и организовав второй тур выборов, в ходе которого он нарушил и тайну голосования, контролируя опускание шаров в урну избирателями.
Как же отреагировали на такое попрание закона предводителем местные дворяне? По Есеневу, предложение провести новое баллотирование вызвало возражение части дворян. Однако голос протестующих был слишком слаб, судя по тому, что все послушно согласились в нем участвовать, а затем подписали избирательный список — все, кроме Есенева, который, «видя столь противное узаконенному порядку балатирование и не хотя нарушать учиненную пред оным в наблюдении справедливости присягу, сделанного при сем случае списка не подписал…»{605}.
В чем же причина такого безразличного отношения серпуховских дворян к своим избирательным правам: правовое невежество или боязнь какого-либо «неудовольствия» в будущем со стороны капитана Карачарова? Да и кем же был капитан Карачаров — бесстрашный фальсификатор выборов? П.А. Карачаров — пожилой человек 65 лет, небогатый помещик (в 1785 году за ним значилось 24 ревизские души), в том же 1785 году стал заседателем Серпуховского уездного суда{606}. К декабрю 1800 года он был уже опытным чиновником, постоянно служившим на разных выборных должностях: уездным предводителем, заседателем в уездном и земском судах, а значит, законы он знал и умел в них ориентироваться, следуя при этом пословице: «Закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло». По крайней мере, об этом свидетельствуют проведенные под его руководством выборы предводителя. Карачаров хорошо понимал, что, своеобразно трактуя в свою пользу повторную баллотировку, он нарушает закон, поэтому баллотировочный список был составлен таким образом, чтобы у губернского начальства никаких вопросов об утверждении итогов выборов возникнуть не могло. Все неудобные «детали» в нем опущены: никаких намеков на неоднократные голосования в нем нет.
И вопросов бы никаких у начальства не возникло, но вот вмешался уездный судья Есенев — недруг Карачарова и, возможно, действительно принципиальный защитник дворянских свобод. Тогда и встала проблема с нелегитимностью избрания Карачарова предводителем. Но этой проблемой заниматься никто не хотел: ни губернский предводитель А.Г. Петрово-Соловово, ни московский губернатор П.Я. Аршеневский. Первый попытался переложить решение этого вопроса на Аршеневского, который как глава губернии, утверждавший итоги дворянских и городских выборов, и должен был провести расследование. Сам губернский предводитель дистанцировался от конфликтующих сторон: «…имею долг ходатайствовать как о справедливой защите обвиняемого иногда напрасно дворянина, так и о искоренении злоупотреблений в собраниях дворянства…»{607}
П.Я. Аршеневский же предпочел делу хода не давать. Он мотивировал свое нежелание заниматься расследованием обстоятельств дела убежденностью, «что естли сие и случилось, то произошло единственно от ошибки и несведения правил…». Губернатор вообще не хотел, чтобы эта история стала достоянием гласности: «…дабы сохраняя честь знаменитого дворянского корпуса, благоволили рассмотреть баллотированный список, и, узнав от господина Карачарова о обстоятельствах сего происшествия, назначив кого из них
Первый аргумент — более чем странный. Отсутствие на выборах из-за болезни — это не причина для снятия кандидата с голосования, а следовательно, и для утверждения в должности. В подобных случаях справедливо рассуждали, что людям свойственно иногда болеть, а по выздоровлении они способны нести службу. Словом, первый аргумент, выдвинутый Карачаровым, принятый и отстаивавшийся Аршеневским, являлся не чем иным, как неуклюжей отговоркой. Второй же аргумент, противоречащий современным представлениям о законе, выводит нас к пониманию правовой культуры и ментальности русского дворянства конца XVIII века. После повторного обращения губернского предводителя о расследовании обстоятельств выборов в Серпухове губернатор даже с некоторым раздражением писал, что считает это дело закрытым: ибо выбор Карачарова «утвержден подписанием многих дворян», поэтому «по протесту одного только производить дальнейшего следствия не нужно»{610}.
Предводитель и губернатор, как показывает их переписка, разделяли представления о высоком предназначении дворянского сословия и правах дворянина, и тем не менее это был диалог двух лицемеров. Оба считали своим долгом заботиться о сохранении чести сословия, которую они понимали своеобразно. Их корпоративная этика допускала — ради соблюдения дворянской чести — игнорирование нарушений закона. Консолидация местного дворянского общества, пусть даже мнимая, для них была важнее соблюдения законодательных норм. В меньшей степени последнее было характерно для губернского предводителя, в большей — для гражданского губернатора. П.Я. Аршеневский, будучи дворянином, обладал и специфическим чиновничьим менталитетом. Для него было важно хорошо выглядеть в глазах начальства, создавать видимость благополучия в губернии, в том числе и при проведении выборов. Поэтому он предпочитает закрыть глаза на реальный конфликт, а грубейшие нарушения законов о выборах мотивирует простой неосведомленностью серпуховского предводителя Карачарова. Бюрократическая ментальность губернатора еще прочно удерживается в поле правового нигилизма. В его логике допущенная Карачаровым подтасовка итогов выборов легализуется благодаря утверждению незаконных результатов голосования уездным дворянским обществом. Таким образом, во-первых, мнение дворянского общества оказывается выше закона; во-вторых, позиция большинства, пусть и противоправная, позволяет игнорировать мнение меньшинства, хотя бы легитимное и справедливое.
Верноподданный конформизм
Правовые представления А.Г. Петрово-Соловово по сути не отличались от губернаторских. Как показывает его предложение об утверждении предводителем дворянства Дмитровской округи кандидата, занявшего на выборах седьмое место, результаты волеизъявления дворянского общества его волновали куда меньше, чем назначение лично ему знакомого и обладавшего, по его мнению, необходимой квалификацией человека{611}. Для него результаты голосования — формальность, главное — интересы дела.
Когда говорят о вмешательстве властей в дворянские выборы, обычно имеют в виду верхний уровень местной власти — губернатора или генерал-губернатора — в тех регионах, где они были. В своей статье я показал, что губернские предводители дворянства осуществляли очевидные попытки повлиять на ход и результаты выборов. Однако выборы уездных судей по Московской округе 1801 года обнаруживают, что фактически пересмотреть итоги голосования мог даже уездный предводитель дворянства. При этом не обязательно было прибегать даже к фальсификации итогов голосования. Так, в мае 1801 года князь Петр Волконский обратился с прошением к московскому военному губернатору графу И.П. Салтыкову, сообщив: «…я не по выбору благородного дворянства занимаю место первого присутствующего в 1-м департаменте здешнего уездного суда, а из единого токмо повиновения к начальству вступить должен…»{612}. Очень странное, но, как выясняется далее, точное заявление. Волконский сообщает, что в результате голосования