Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
Многообещающими в карьерном плане и охотно посещаемыми были кадетские корпуса {707} . Их учреждение предусматривалось также и в провинции, что повышало шансы подрастающего поколения из менее богатых дворянских родов на получение образования. За Сухопутным шляхетским кадетским корпусом (учрежденным в 1732 году), а также открытыми в эпоху Елизаветы Петровны Морским шляхетским корпусом (1752, с 1762 года — Морским кадетским корпусом) и Пажеским корпусом (1759) последовало основание дополнительных кадетских корпусов в губернских городах в конце XVIII — начале XIX века [128] . О степени популярности этих заведений даже в начале царствования Александра I говорит, в частности, история учреждения Харьковского университета: Василию Назаровичу Каразину удалось добиться от харьковского дворянства пожертвований на новый университет в размере 100 000 рублей под предлогом учреждения в Харькове кадетского корпуса {708} . Корпуса, несмотря на царившую в них суровую атмосферу, считались в среде дворян подходящим местом для получения подобающего образования {709} . В свою очередь, выпускники корпусов во многом способствовали распространению французской «дворянской модели»: если в 1732 году и несколькими годами позже из первых 245 русских воспитанников кадетского корпуса 237 изучали немецкий и 51 — французский языки, то уже в скором времени это соотношение стало прямо противоположным {710} .
128
Например,
Реконструкция исторических жизненных миров провинциального дворянства в Российской империи XVIII века остается трудным предприятием, успех которого может быть обеспечен только с помощью микроисторических исследований. В дальнейшем изучении нуждается проблема воздействия образования на развитие индивидуализма в среде провинциального дворянства на рубеже XVIII и XIX веков{711}. Ответ на вопрос, какое образование считалось подобающим с точки зрения дворянства, стремившегося позиционировать себя в имперском пространстве XVIII века, зависит от различных контекстов. Если дворянин-землевладелец искал достойного положения для себя и своей семьи в рамках уездного дворянского собрания, то его ответ безусловно отличался бы от тех, что дали бы вращавшиеся в губернском городе или стремившиеся попасть на службу в Санкт-Петербург дворяне. Все они ориентировались по ситуации и выбирали образовательные модели с учетом достоинства, пользы, групповых социальных норм и требований государства, следуя при этом логике субъективной рациональности. Последняя безусловно не совпадала с рациональностью просветителей, во главе которых в России стояла Екатерина II. В свою очередь, адаптация «западных» моделей дворянской жизни и дворянского образования не являлась прямолинейным и равномерным процессом на уровне всей империи{712}. Тем не менее вплоть до начала XIX века все это имело немалое значение для устойчивости и дальнейшего развития образовательных традиций дворянства. В заключение выражу надежду, что мой краткий обзор дворянских представлений о моделях и значении образования в XVIII веке послужит импульсом для дальнейших исследований в этих областях.
Юлия Вячеславовна Жукова.
Наказы в Уложенную комиссию 1767—1768 годов как источник для изучения истории Орловского края [129]
Проявившийся в последнее время устойчивый интерес к осмыслению провинции как социального, культурного и политического феномена обусловил необходимость использования как можно большего количества самых разнообразных источников. К малоизученным и редко используемым в исследованиях, посвященных истории русской провинции, источникам следует отнести наказы Уложенной комиссии 1767–1768 годов. Хотя к ним обращались как дореволюционные, так и советские ученые, сведения, содержащиеся в наказах, анализировались обычно в масштабах всей Российской империи или значительных ее территорий. В советские времена особое внимание уделялось крестьянским и однодворческим наказам. С актуализацией национального самосознания стало уделяться внимание наказам отдельных регионов, прежде всего с инородческим населением {713} . В данной статье изучается возможность использования наказов, подготовленных для Уложенной комиссии 1767–1768 годов представителями различных сословий, проживавших на одной территории, в качестве исторического источника для локальных исследований. Особенности данного источника, а также перспективы его использования в таких исследованиях выявляются путем анализа наказов, подготовленных дворянами Орловского края. Для сравнительного анализа привлекаются наказы городских жителей региона, а также наказы, возникшие в других регионах. Краткий экскурс в историю социально-экономического развития и географического своеобразия Орловского края, предваряющий анализ наказов, необходим для уяснения содержания наказов и отражения в них интересов и нужд местного населения.
129
Настоящая статья подготовлена в рамках проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII века», осуществляемого при поддержке Германского исторического института в Москве, и представляет некоторые результаты начального этапа исследований.
Территориально исследование ограничено Орловской губернией, учрежденной указом Екатерины II 28 февраля 1778 года. В трудах по истории этого региона его территория в «догубернский» период, как правило, определяется границами будущей губернии, то есть в ареал региона включаются Брянск, Севск, Трубчевск, Елец и другие местности, которые позднее войдут в состав Орловской губернии. Для обозначения этого ареала используются понятия «Орловский край» и «Орловщина». Это относится и к данному исследованию. Территория будущей Орловской губернии входила в состав центральных великорусских губерний и располагалась на северо-западной окраине черноземной полосы. На момент работы Уложенной комиссии 1767–1768 годов Орловская провинция, входившая в состав Белгородской губернии, включала в себя шесть уездов [130] , три из которых по губернской реформе 1775 года отошли к Тульской губернии. Одновременно в состав Орловской губернии были включены некоторые уезды, ранее принадлежавшие к другим провинциям. При изучении истории Орловского края традиционно принято говорить о 12 уездах [131] .
130
В состав Орловской провинции входили Мценский, Новосильский, Чернский, Белевский, Волховский и Орловский уезды. По губернской реформе 1775 года Новосильский, Чернский и Белевский уезды были включены в состав Тульской губернии.
131
Указ Екатерины предписывал включить в состав Орловской губернии 12 уездов, однако в Орловское наместничество, образованное 5 сентября 1778 года, вошло 13 уездов: Орловский, Карачевский, Брянский, Трубчевский, Севский, Кромский, Мценский, Ливенский, Елецкий, Малоархангельский, Волховский, Луганский (в 1782 году переименован в Дмитровский) и Дешкинский. В 1797 году были упразднены Дешкинский, Малоархангельский и Дмитровский уезды, а их территории распределены между соседними. Два последних были восстановлены в 1802 году. С этого времени до 1920 года Орловская губерния состояла из 12 уездов: Волховского, Брянского, Дмитровского, Елецкого, Карачевского, Кромского, Ливенского, Малоархангельского, Мценского, Орловского, Севского и Трубчевского (Справка административно-территориального деления // Государственный архив Орловской области: Путеводитель. Орел, 1998. С. 626–627).
В историческом прошлом Орловщина — это граница Киевской и Северо-восточной Руси, стратегически важное для торговли междуречье Днепра, Дона и Оки. До начала XVI века земли, входившие в состав так называемых Верховских княжеств, были предметом спора между Московским государством и Литвой. Активная колонизация Орловщины началась лишь в конце XVI века, спустя почти столетие после формального присоединения этой неспокойной территории, соприкасающейся с просторами Дикого поля. Большинство городов области возникли в конце XVI–XVII веке как укрепления для защиты южных рубежей Московского государства. Оборонный по преимуществу характер первоначальной военно-политической структуры региона обусловил и характер его заселения, и формы доминирующего землевладения, и социальный состав населения. Освоение земель здесь осуществлялось преимущественно пришлыми — служилыми людьми московского царя. Они получали здесь в основном не очень большие по размерам поместья и со временем превратились в весьма многочисленный слой мелкопоместного провинциального дворянства.
После того как Орловский край оказался в тылу ушедшей на юг русской колонизации, началось его активное земледельческое освоение. Результатом отказа от политики заказных городов стало в XVIII веке превращение края мелкого землевладения служилых по прибору в область распространения крупных земельных владений московских помещиков{714}. Благодаря созданию крупных поместий Орловщина становится известной своими «дворянскими гнездами» — от владений молдавского господаря Кантемира, основавшего город Дмитровск-Орловский, до усадеб Тургенева и Фета.
Местное сельское хозяйство на одном из ближайших к Москве массивов чернозема было вполне конкурентоспособным, и помещики предпочитали оброку барщину и отработки. Отходничество было развито слабо, за исключением менее плодородного северо-запада области. В промышленном отношении Орловщина не могла конкурировать с расположенными ближе к Москве территориями с исторически развитыми подсобными промыслами. Единственное исключение — пеньковое и канатное производство, в которых
Историческое изучение Орловского края имеет обширную историографию: в работах дореволюционных, советских и современных исследователей изучались различные аспекты истории Орловщины, в том числе особенности жизни местного дворянства. Например, в исследовании Ярослава Евгеньевича Водарского представлен анализ количественного и историко-географического аспектов дворянского землевладения в Орловском крае {716} . Истории местных дворянских родов и отдельным ее страницам посвящено несколько сот работ — от монографий до газетных статей {717} . Значительный пласт исследований касается истории дворянских усадеб Орловского края. В основном это описания конкретных усадеб и их жителей {718} . Общей характеристики феномена орловской усадьбы пока нет. Одним из аспектов исследования проблемы является изучение истории и состава дворянских усадебных библиотек, которой занимались ряд исследователей, в том числе Алексей Серафимович Захаров, Владимир Алексеевич Власов, Василий Михайлович Катанов, Юлия Вячеславовна Жукова и другие {719} . Все эти материалы, однако, не представляют целостной картины дворянской жизни в губернии. Книга Марины Ивановны Лавицкой об орловском дворянстве во второй половине XIX — начале XX века {720} охватывает пореформенный период. Правда, предваряет исследование глава, рассказывающая о происхождении и эволюции дворянства и поместного землевладения Орловской губернии дореформенного периода, но дворянские наказы в екатерининскую Уложенную комиссию не используются в качестве источника. Кроме того, в приложенных схемах происхождение целого ряда дворянских родов, живших на территории края в XVIII веке и ранее, неверно отнесено к XIX веку. Даже в тех работах, которые хронологически захватывают XVIII век, начальным этапом исследования ученые определяют 1778 год — год учреждения Орловского наместничества — или от петровских времен сразу переходят к временам существования наместничества {721} . Такая ситуация, очевидно, обусловлена меньшим количеством источников за более ранний период и трудностями выявления этих источников, рассредоточенных по центральным и провинциальным архивам [132] . В этой связи важным представляется детальное изучение наказов, подготовленных для Уложенной комиссии 1767–1768 годов жителями Орловского края.
132
При образовании Брянской области материалы учреждений Брянского, Карачевского, Трубчевского и Севского уездов (в том числе ревизские сказки) были переданы в Государственный архив Брянской области; при образовании Липецкой области то же произошло с елецкими материалами (кроме ревизских сказок).
Дворянские провинциальные наказы как источник, конечно, знакомы исследователям истории Орловского края{722}. Заявка на глубокое и детальное изучение дворянских наказов была сделана Ольгой Евгеньевной Глаголевой{723}. В своей статье она определяет источниковедческие возможности дворянских наказов и кратко анализирует наказы Орловского, Карачевского и Волховского дворянства. Однако комплексного изучения наказов представителей всех сословий Орловского края до сегодняшнего дня не проводилось.
«Приключения Манифеста», или Организация выборов и составления наказов в Орловском крае
Как известно, Манифест об учреждении комиссии для сочинения проекта нового Уложения был обнародован 14 декабря 1766 года. Одновременно с Манифестом были изданы особые приложения к нему, так называемые Положения касательно выборов или Обряд выборов, а также указ Сенату, предписывавший обнародовать Манифест с приложениями по всей России{724}. Процесс выборов и процедуры составления наказов различными сословиями в отдельных местностях довольно подробно описаны Василием Николаевичем Латкиным{725}. Правда, в число этих отдельных местностей территория Орловского края не попала. Однако в фонде Новосильского духовного правления Государственного архива Орловской области недавно было обнаружено Дело о сочинении проекта нового уложения{726}, содержащее информацию, дополняющую материалы В.Н. Латкина интересными подробностями. Они дают возможность реконструировать схему распространения Манифеста. Как видно из дела, Сенат, исполняя указ, рассылал печатные экземпляры Манифеста и Обряда выборов «за подписанием Собственныя Ея Императорскаго Величества руки» во все губернские канцелярии. Далее губернаторы организовывали их доставку в находившиеся в их ведении провинциальные канцелярии, которые в свою очередь препровождали экземпляры Манифеста в воеводские правления подведомственных территорий. По опубликованным в Сборнике Императорского русского исторического общества наказам видно, что сроки доставки Манифеста в различные губернии страны различаются между собой незначительно, но изрядно «отстают» от даты его опубликования. Только петербургский генерал-полицмейстер получил Манифест с приложениями в том же месяце — 30 декабря, но процесс выбора и написания наказа здесь затянулся до конца февраля следующего года. В Москву, Архангельск, Казань Манифест был доставлен только спустя два месяца — в феврале, производство выборов и написание наказа состоялись в марте. Судя по указанным в наказах датам, в большинстве территорий империи дворянские наказы составлялись именно в марте, хотя встречаются и наказы, написанные в апреле (например, веневский{727}, болховский{728} и другие), мае (объединенный наказ от дворянства Серпуховского, Тарусского и Оболенского уездов{729}) и даже в июне (среди них белевский{730} и дедиловский{731}). Поскольку Манифест предписывалось не только обнародовать на площадях, но в течение трех воскресных дней зачитывать в церквах, то воеводы часть полученных экземпляров пересылали в местные духовные правления, выдававшие их священникам. Местное духовенство, хотя и не принимало, по Манифесту, участия в выборах и сочинении наказов, выполняло в данном случае роль наиболее близких к провинциальной публике органов информирования населения о монаршей воле и таким образом косвенно содействовало успеху проведения выборов и составления наказов на местах. Новосильское духовное правление получило Манифест 11 февраля 1767 года, 21 февраля 25 экземпляров были препровождены с нарочным в подведомственные церкви. Интересно, что экземпляры Манифеста, предназначавшиеся для Новосильского уезда, сначала отправились в Белгород, отстоящий от Петербурга на 1329 км, потом частично проделали обратный путь в 291 км в Орел, а затем еще были посланы за 70 км в Новосиль{732}. Не удивительно, что даты выборов депутатов и сочинения наказов в провинции отличаются от даты публикации Манифеста на 2–3 месяца. Наказ новосильского дворянства не имеет даты, но, приняв во внимание временные промежутки между получением Манифеста и подписанием наказа в других местностях, а также дальность расстояний пересылки документов, можно выдвинуть предположение, что новосильский наказ должен быть датирован мартом 1767 года.