Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
Генерал-поручик Михаил Никитич Кречетников (1729–1793), назначенный в 1776 году на должность тульского и калужского наместника, являлся одновременно и генерал-губернатором Калужской, Тульской и Рязанской губерний. Получив образование в Сухопутном шляхетском корпусе, Кречетников участвовал в Семилетней войне, отличился во время Русско-турецкой войны, за что был награжден рангом генерал-майора. В 1772 году он стал псковским генерал-губернатором, провел большую работу по присоединению к России территорий Польши, вошедших по первому ее разделу в состав Псковской губернии, и участвовал в установлении новых границ с Речью Посполитой. В 1775 году Кречетников был назначен губернатором в Тверь, в 1776 году — наместником тульским и калужским, для организации наместничеств и открытия новых административных учреждений. В 1778 году Кречетникову было поручено возглавить особую комиссию по улучшению деятельности Тульского оружейного завода, в результате работы которой было разработано и утверждено Положение о Тульском оружейном заводе (1782) и проведена серьезная реконструкция производства. За деятельность в должности тульского наместника Екатерина II наградила Кречетникова рангом генерал-аншефа, орденами Св. Александра Невского и Владимира первой степени и пожаловала ему 1000 душ крестьян в Белоруссии. Управляя Тульским наместничеством до 1790 года, Кречетников был затем назначен управлять Малороссией. В 1792 году он стал командующим русскими войсками на территории Литвы во время русско-польской войны, а затем был назначен генерал-губернатором территорий, отошедших к России, награжден графским титулом и орденом Св. Андрея Первозванного{535}.
Правитель наместничества Матвей Васильевич Муромцев (1737–1799) также имел ранг генерал-поручика и был кавалером орденов Св. Георгия третьего класса
Из 144 чиновников на высших и средних должностях в губернском и уездном управлении все, кроме одного (асессора «из приказного чина»), принадлежали к потомственному дворянству, больше половины (53 процента) — к дворянству первого и второго «разрядов», то есть имели ранги VIII и выше. А среди всех классных служащих тульских канцелярий 40 процентов (95 из 244) принадлежали к «лучшему» дворянству. Примечательно, что, несмотря на уже упоминавшийся указ 1760 года о регулярной сменяемости управителей на местах, среди назначенных и выбранных дворянами чиновников на административных постах в 1777–1781 годах мы видим несколько знакомых лиц, бывших воеводами или другими чиновниками в тульских канцеляриях в 1766 году. Многие из них, однако, оставаясь на своих должностях (иногда переименованных) при открытии наместничества, уже в следующем году переводились на другие должности, как правило, из уездного штата в наместнический. Видимо, чиновники с большим опытом статской службы даже в весьма солидном возрасте приобретали с реформой аппарата управления дополнительную ценность.
Как коронные, так и выборные чиновники на классных должностях в подавляющем большинстве своем принадлежали к потомственному дворянству, причем, как мы отметили выше, дворянству местному. Побудительным мотивом к статской службе потомственных дворян был довольно высокий общественный статус службы по дворянским выборам, особенно при учреждении новых выборных должностей во время открытия наместничеств, о чем говорят многие мемуаристы. Занимаемые выбранными дворянами должности уездных судей или дворянских заседателей не могли не повышать их авторитета в обществе, так как они становились реальными действующими лицами в отправлении правосудия на местах. Энтузиазм дворянства на первых выборах, однако, заметно уменьшился уже при выборах на второе трехлетие (в конце 1780 года), из чего исследователи делают вывод, что участие в выборах и тем более служба по выборам напоминали дворянству обязательную повинность прежних времен, а присутствие на выборах назначенного правительством чиновника — правителя наместничества (позже — губернатора) — превращало выборы в формальность и лишнее доказательство жесткого контроля со стороны государства{537}. Тем не менее для провинциального дворянства служба в гражданских учреждениях, по выборам или по назначению, представляла значительный интерес, о чем мы можем судить по тому, что многие из выбранных или назначенных на первое трехлетие чиновников продолжали служить и в последующие годы{538}. Большинство из них, принадлежа к мелко- и среднепоместному дворянству, ценило получаемое за службу жалованье, которое было равным на коронных и выборных должностях одинакового уровня. Среди чиновников губернских и уездных канцелярий мы встречаем, однако, и вполне обеспеченных людей, продолжавших служить на штатских должностях в течение немалого ряда лет. Например, 40-летний премьер-майор Александр Иванович Вельяминов (отец будущих известных генералов Вельяминовых), выйдя в отставку в 1772 году после службы в гвардии и артиллерии, был выбран в 1777 году в верхний земский суд заседателем, в 1780 году назначен в казенную палату советником и продолжал служить и дальше, несмотря на владение 330 душами мужского пола в Алексинском и Курском уездах{539}. 300 душ имел 47-летний крапивенский городничий Сергей Сергеевич Жданов, вышедший в отставку в 1758 году, а затем избранный в 1766 году предводителем одоевского дворянства, которым он служил до 1771 года, будучи одновременно воеводским товарищем в крапивенской канцелярии (в 1770 году), а затем назначенный в 1777 году городничим{540}. Вышедший в отставку в 1762 году гвардии поручик Алексей Иванович Ивашкин был выбран в 1777 году в тульский уездный суд, где служил и в последующие годы, несмотря на 599 душ в Тульском и Епифанском уездах{541}. Захар Алексеевич Хитрово, начав свою карьеру при дворе пажем, служил в лейб-гвардии Кирасирском полку, в 1766 году был пожалован секунд-майором, ас 1771 года (в возрасте 25 лет) был трижды избран дворянством Тульского уезда в уездные предводители, сохранив эту должность и при открытии наместничества. В Тульской и других губерниях Хитрово лично владел почти 2500 крестьян, но продолжал служить на общественных должностях, получив в 1782 году ранг надворного советника и будучи назначен прокурором верхнего земского суда в Туле{542}. Этот список можно продолжить. Местное дворянство отдавало свои голоса не только представителям знатных и богатых родов, с влиятельными связями в столицах, что, вероятно, было не последним соображением при их выборе, но и людям с неплохим образованием и опытом руководящей работы. Среди избранных предводителей и уездных судей, а также назначенных руководителей губернии и городничих в уездах мы видим немалое число людей, получивших образование в кадетском или инженерном корпусах, школе коллегии юнкеров, людей, занимавших ранее прокурорские должности, депутата от дворянства в Уложенную комиссию (городничий в Ефремове Василий Афанасьевич Сафонов) и даже людей с творческими наклонностями. Например, Иван Иванович Беляев, назначенный в 1777 году городничим в Тулу, служил на различных должностях в Тульской губернии до 1795 года, в том числе в должности губернского прокурора, выслужив ранг действительного статского советника (IV), и был известен среди тульских дворян как автор перевода сочинения Шарля Данталя Ипархия и Кратес, философическая повесть, переведенная с греческой рукописи потсдамским жителем{543}. Продолжение обеспеченными людьми службы по выборам, особенно на должностях предводителей, которым не полагалось жалованья, является свидетельством престижности данных должностей в местном обществе, в сословной жизни которого дворянские предводители начинают с 1770-х годов играть реальную роль.
Чиновники на классных должностях от асессора и ниже имели в основном гражданские ранги, хотя и среди них встречались бывшие военные, майоры и капитаны, сохранившие свои ранги. Гораздо чаще, правда, ранги чиновников нижнего звена соответствовали занимаемым ими должностям коллежского асессора или секретаря. Как мы уже говорили, должность секретаря в первое десятилетие после реформы продолжала нести с собой потомственное дворянство. Жалованье секретаря, несмотря на разницу в статусе учреждений, было унифицировано и составляло 200 рублей в год, что было немалой суммой для того времени. Как и прежде, на секретаре лежала вся техническая работа учреждения, поэтому на эту должность старались подобрать специалиста с большим опытом канцелярской работы, что очевидно при анализе формуляров тульских секретарей. Нам известны 42 чиновника, занимавших в 1778–1781 годах секретарские должности в тульских канцеляриях разного уровня. На 25 из них имеются послужные списки, показывающие, что все они имели стаж канцелярской работы от 15 до 30 лет. Все они прошли всю иерархию канцелярской службы, занимая должности копииста, подканцеляриста, канцеляриста, подьячего с приписью и достигнув в конце своей карьеры должности секретаря. Любопытно, что 11 из 25 секретарей (44 процента) относили себя к дворянству, остальные показали себя происходившими от «служилых людей по прибору XVII века» (четыре человека), «из подьяческих детей» (четверо), из духовного сословия (двое) и из обер-офицерских и солдатских детей, придворного штата и «статского сословия» (по одному).
Проанализированные нами формулярные списки чиновников позволяют увидеть, что все, кто делал карьеру исключительно на гражданской службе, включая и дворян, начинали службу с самой низшей ступени — должности копииста. Однако дворяне уже через год получали следующий чин подканцеляриста, тогда как разночинцы должны были прослужить копиистами несколько лет. Бросается в глаза, что государственная служба не только обеспечивала малоимущее дворянство скромным жалованьем (копиист получал 40 рублей в год), но и позволяла установить полезные связи, дававшие дополнительные возможности самому служащему и его семье.
Бренда Михан-Уотерс, анализируя социальные и карьерные характеристики административной элиты России 1689–1761 годов, заметила, что среди высшего эшелона русских администраторов — генералитета и гражданских чиновников I–IV рангов — 76 процентов имели родственные или матримониальные связи с представителями этой же элиты{545}. Читая формуляры тульских чиновников, мы замечаем у них ту же тенденцию брать в жены девушек из семей «своего круга». Чиновники из дворян предпочитали жениться на дворянках, причем иногда на дочерях своих коллег или начальников. Случаи женитьбы дворян на купеческих или поповских дочках были немногочисленны, хотя они и не несли в себе никакой угрозы статусу дворянина, так как именно муж определял социальное положение жены и детей. Гораздо более примечательны в этом отношении случаи женитьбы чиновников недворянского происхождения на дворянских дочерях, что встречалось нередко среди низших слоев тульского чиновничества и даже канцелярских служителей без чина. Из 25 секретарей 12 были женаты на дворянках, причем большинство из этих двенадцати были чиновниками, не показавшими свое происхождение как дворянское. Согласно действовавшим законам их жены и дети должны были, если брак состоялся до получения женихом секретарского чина, потерять право на дворянские привилегии. Похоже, однако, что до Жалованной грамоты дворянству 1785 года, в которой Екатерина впервые четко сформулировала принципы причисления к дворянскому сословию и необходимость документального подтверждения «благородного» происхождения, принадлежность к дворянству не имела еще столь жесткого определения и «дворянский образ жизни» (выдвинутый Екатериной в качестве одного из необходимых доказательств) бывал достаточным подтверждением дворянских прав. Использование этих прав, в частности, выразилось в том, что у трех секретарей дети были записаны в гвардейские полки.
Исследуя реализацию губернской реформы на примере Среднего Поволжья — Казанской, Пензенской и Нижегородской губерний, наиболее сильно пострадавших в результате крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева, — Клаус Шарф убедительно показал, что успех введения нового административного управления на местах напрямую зависел от наличия дворянства и дворянского землевладения в регионе. Отсутствие достаточного количества живущих в регионе помещиков привело к невозможности заполнить за их счет вакансии в расширенном аппарате местного управления, что определило вынужденное продолжение политики назначений центральной властью чиновников даже на выборные должности и поддержание общественного порядка исключительно за счет армии, а не через участие местного дворянства в административном управлении{546}. В Тульской губернии ситуация была кардинально иной. Регион с очень высокой долей дворянского землевладения, Тульская губерния отличалась в конце 1770-х годов также и достаточным присутствием дворян в своих имениях. На торжества по случаю открытия наместничества в Туле в декабре 1777 года собралось, по оценке очевидцев, до 900 представителей местного дворянства, что было чрезвычайно высоким показателем, учитывая наличие в губернии в тот момент 850 дворянских семей. На должности по выборам от каждого уезда было представлено по нескольку кандидатов, что обеспечило дворянству действительные выборы и занятие должностей достойными кандидатами. Для назначения коронных чиновников также было достаточное количество кандидатов из местных помещиков. Все открывшиеся вакансии были заполнены, и три года спустя наличие дееспособных отставных дворян обеспечивало хорошую сменяемость чиновников в случае необходимости. Так, согласно отчету Крапивенского нижнего земского суда в наместническое правление от 14 февраля 1780 года, в уезде проживало отставных военных 31 человек, лишь шестеро из которых показали, что «за старостью и болезнями» не могут или не желают продолжать службу. Остальные 25 были еще нестарыми людьми, вероятно, вышедшими в отставку по Манифесту 1762 года (о чем можно судить по тому, что они начали службу в 1740-х, 1750-х и даже в 1760-х годах и у большинства из них были маленькие дети). Все они имели офицерские ранги, от полковника до прапорщика, были годными к продолжению службы и к «повышению чина достойными». То же самое наблюдалось и в Епифанском уезде, где в январе 1780 года проживало 25 отставных дворян, среди которых было два генерал-поручика, один полковник, майоры, капитаны, офицеры лейб-гвардии и пять отставных статских чиновников. Большинство из них являлись весьма состоятельными помещиками, самыми богатыми из которых были генерал-поручики Михаил Львович Измайлов, владевший 3610 душами мужского пола в этом и соседних уездах, и Александр Петрович Лачинов, имевший более тысячи крестьян только в тульских имениях{547}. Готовность этих людей продолжать службу доказывалась на деле: несколько человек из этих списков мы видим занимающими должности в тульских канцеляриях в 1780-х годах. Надо отметить, однако, что вернувшиеся на службу отставные дворяне принадлежали к числу средне- или мелкопоместных, обладая имениями до 100 душ мужского пола или чуть больше.
Указ 1775 года четко определял каждой должности ранг, который должен был иметь занимавший ее чиновник гражданской службы. В формулярных списках, однако, мы по-прежнему видим употребление чиновниками как гражданских, так и военных рангов для характеристики своего социального статуса. Военные, занимавшие статские должности, вероятнее всего, продолжали носить военные мундиры. Эта практика была совершенно изменена указами 1782 и 1784 годов, по которым всем чиновникам предписывалось носить мундиры с цветами, присвоенными губернии, в которой данный чиновник служил. Тем самым чиновники почти приравнивались к неслужившим дворянам губернии, которым также поведено было сшить мундиры, причем в законе не оговаривались их отличительные черты: «…дозволяется носить таких же цветов платье не только при должностях находящимся, но всему дворянству […] губернии обоего пола, с тем, что они могут в таковом одинаковом платье иметь приезд и в столицах во все публичные места»{548}. Губернское начальство не было готово чувствовать себя совершенно приравненным по внешнему виду к простым жителям подвластной им губернии и стало самостоятельно вводить на местах различия в покрое и украшении штатских мундиров — эполеты, особого покроя обшлага, пуговицы на рукавах и тому подобное для классных чиновников, употребляя количественные отличия во вводимых элементах для обозначения иерархии чинов. Однако уже в 1784 году Екатерина распорядилась ввести унифицированные гражданские мундиры без каких-либо различий по рангам, отличавшиеся друг от друга цветами трех категорий в соответствии с географическими «полосами» расположения губернии (северной, средней и южной). Лишь комбинация цветов «прибора» (воротника, обшлагов, лацканов и прочего) указывала на принадлежность чиновника к той или иной губернии. О ранге чиновника и его заслугах перед Отечеством теперь можно было судить лишь по имевшимся у него медалям и орденам{549}.
Стирание различий во внешнем облике чиновников гражданской службы, продолжавших иметь военные и гражданские ранги, делало корпус чиновничества более однородным. С одной стороны, это нивелировало значение предыдущей карьеры, повышая тем самым престиж службы «по штатским делам». С другой стороны, введение единых мундиров для всех жителей губернии, включая отставных и нечиновных дворян, несомненно сближало гражданских чиновников с неслужащим дворянским населением, что не способствовало повышению популярности гражданской службы. Это обстоятельство, возможно, послужило дополнительной причиной утраты дворянством интереса к гражданской службе по выборам и назначению, проявившейся вскоре после первых выборов в реформированный аппарат управления на местах. Чиновники гражданской службы, вне зависимости от их предыдущей карьеры, превращались в единую массу дворян «в штатском».