Двойная игра для ведьмы
Шрифт:
Я присвистнула.
— Ничего себе…
— Да, — кивнул мужчина. — Такие артефакты появились две сотни лет назад. Но стоят они баснословно дорого. Его принято дарить на десятилетие своему ребенку, когда только-только начинается процесс взросления. Он контролирует все гормональные процессы в организме.
— Это очень круто, — ошеломленно сказала я.
— К сожалению, у этого артефакта есть и минусы. — Криж вернулся в постель, лег рядом, накинув на нас обоих одеяло, и притиснулся ко мне, крепко обняв.
— Какие? — прошептала я в губы мужчине, хотя сама уже почти потеряла нить нашего разговора, желая лишь одного: чтобы он вновь поцеловал меня, особенно когда руки мужчины начали блуждать по моему телу.
— Эмоции полностью замораживаются, — продолжил он. — И с десяти и до двадцати лет дети перестают испытывать радость или грусть, отвращение, гнев, горе, стыд и даже вину. Они не улыбаются, не плачут (только если не испытывают физическую боль). Не влюбляются. Не испытывают ревность или разочарование. У некоторых эмоции постепенно возвращаются где-то через два-три года после того, как они снимают артефакт, а некоторым требуется больше времени. Поэтому их учат испытывать правильные эмоции. Учат специально нанятые учителя. Когда надо смеяться, когда презрительно улыбаться, когда снисходительно кивать. Когда грустить, когда обижаться, когда самим испытывать вину. Удивляться…
— Тебя учили? — в шоке уставилась я на мужчину.
— Да, — кивнул он. — Меня учили.
— А когда твои эмоции вернулись?
— В пятнадцать, — ответил мужчина.
Я приподняла бровь от удивления.
— Но почему так рано?
— Артефакт дал сбой в этом плане, но в остальном продолжал работать исправно, поэтому наш придворный маг решил, что снимать мне его не стоит, — спокойно ответил он и добавил: — Однако побочный эффект всё же остался.
— Какой? — нахмурилась я.
— Мои эмоции всегда были притупленные. Я мог грустить, но как будто вполсилы. Злиться, но опять же не настолько, чтобы впадать в ярость. Мог радоваться, не чувствуя ошеломляющего восторга от каких-то достижений. Я так и не смог никого полюбить. Никогда не испытывал этого чувства. Хотя видел, как теряют головы друзья, особенно после двадцати. Влюбляются, женятся. А мне такие эмоции были недоступны. Мне нравились женщины. Но я никогда не терял голову. Даже страсть не ощущалась так сильно, как с тобой…
— Мной? — скептически посмотрела я на мужчину.
— Да, — хмыкнул он, и я четко ощутила в его голосе безрадостные нотки. — Ты что-то сделала со мной такое, отчего мои эмоции стали намного ярче. Примерно в тысячу раз, по моим ощущениям. И это приносит мне сильный дискомфорт. Надо же, — хмыкнул он, — я когда-то презрительно фыркал на состояние друзей, когда они фонтанировали эмоциями, дрались, как берсерки, влюблялись как сумасшедшие или испытывали восторг от достигнутых высот в учебе, карьере, соревнованиях, а сейчас понял, сколько всего потерял. Оказывается, испытывать эмоции — это прекрасно. Но иногда очень больно.
— Звучит так, будто я в этом виновата, — качнула я головой, и на душе стало неприятно.
Я попыталась выскользнуть из рук мужчины, но он не позволил мне, сжав с силой в своих объятиях.
— Так и есть, — ответил он и поцеловал, нагло врываясь в мой рот, будто захватывая и наказывая одновременно за то, что я заставила его эмоции вернуться.
Стало на пару мгновений страшно, но одновременно и приятно по-женски, что я смогла добраться до сердца этого холодного мужчины. Разбудить его чувства.
Он перевернул меня на живот, навалился всем телом, покусывая основание позвоночника, и, нашарив пальцами мой влажный вход, начал вводить свой член.
Я выгнулась ему навстречу, делая доступ для мужчины более удобным.
— Сладкая кошечка, — прошептал он мне куда-то в шею и начал двигаться.
Сначала медленно, но затем всё быстрее и быстрее.
Одной рукой он поднырнул мне под живот, приподняв его, и, нашарив пальцами клитор, начал его теребить, а второй — грудь. Сжал сосок пальцами и тоже начал его крутить.
Я потерялась в ощущениях, стараясь только и делать, что выгибаться навстречу яростным толчкам мужчины. На этот раз он действовал дольше. Секс длился и длился. Криж будто чувствовал, что я вот-вот должна кончить, и приостанавливался, а затем, когда вот-вот подкатившееся возбуждение немного отступало, начинал опять медленно меня трахать, продлевая своё и моё удовольствие.
Он перевернул меня спину, закинул ноги на плечи и продолжил врываться мощными толчками. Его рот терзал мои губы, а руки сжимали груди.
Я пыталась тоже не отставать и трогать мужчину, где удавалось достать.
Он опять не дал мне кончить и вновь сменил позу, когда я уже почти подошла к пику.
На этот раз он перевернулся, лег на спину и заставил меня самой прыгать на нем.
Я же, словно податливая глина в руках мастера, готова была выполнять все его команды.
Мои мысли были где-то далеко. Я не помнила о своей злости на этого мужчину. Мне хотелось только взорваться от оргазма побыстрее и в то же время продлить это удовольствие на более долгий срок.
Когда я опять решила, что вот-вот кончу, Криж остановил меня, заставил слезть и, поставив на четвереньки, уже совсем не стал сдерживаться, словно бешеный вколачиваясь в меня.
Я же, не владея собой, начала кричать, сама не понимая, что взрываюсь от оргазма, только уже не одного, а нескольких.
Он тоже кончил в этот момент, и мы оба, уставшие и потные, повалились на постель, пытаясь отдышаться после такого сексуального марафона.
Мысли в моей голове не дали мне покоя, и я, очнувшись, спросила мужчину: