Двойная ловушка
Шрифт:
Первым, что бросалось в глаза, были книги. По обеим стенам длиннющей комнаты тянулись бесконечные ряды полок, уставленные рассортированными по размеру книгами. На них не было ни пылинки. В дальнем конце комнаты стоял массивный деревянный письменный стол, а над ним висели два портрета белобородых мужей, которым явно не хотелось улыбаться в камеру. Злоркинд с рыжим обогнали меня, приблизились к сидящему за столом человеку и пару минут о чем-то с ним перешептывались. Я стоял на месте и с любопытством оглядывался. Переговоры закончились, двое моих провожатых выпрямились и двинулись к выходу. По дороге
Лицо у мужчины было широкое, внушающее спокойствие – большие карие глаза и белая борода, скрывающаяся где-то под столешницей. Волосы были длиннее, чем принято у ультраортодоксов, а на затылке белело несколько растрепанных седых прядей. Пейсы были темнее, чем борода. На меня смотрело лицо дедушки. Не моего, а дедушки вообще. Впечатление портила только нижняя губа. Она мелко дрожала, и эта дрожь передавалась мышцам щек и подбородку. Когда он заговорил, его голос звучал так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы разобрать слова.
– Я болен, – сказал он.
Я молча ждал. Он продолжил, и его голос немного окреп:
– Я не сплю. Не ем. Я открываю книги, но не разбираю слов. Я говорю с людьми, но не слышу, что они говорят в ответ. Я волнуюсь за свою девочку. Я стою во главе общины хасидов, которая насчитывает почти десять тысяч человек. Я должен ставить их жизни выше собственной. Но у меня не получается. Я очень волнуюсь за свою девочку.
Он заплакал. Сухим бесслезным плачем, к которому меня подготовило его участившееся дыхание. Голова поникла, подбородок уперся в грудь. Я тихонько отодвинул стул и присел.
– Я плачу, – почти удивленно произнес он, обращаясь куда-то в область живота. – Я не плакал с тех пор, как был ребенком. Даже когда умерли мои родители. Но теперь я плачу. Я очень беспокоюсь за свою девочку. Ты можешь это понять?
– Думаю, да.
– У тебя есть дети?
– Нет.
– Тогда тебе не понять.
Он весь подался вперед, уронил лицо в ладони и зарыдал. Его всего трясло. Я не слышал звука шагов, но рядом со мной вдруг возник Злоркинд со стаканом воды и белой таблеткой в серебряной упаковке. Он протянул их рабби. Тот послушно сделал несколько глотков, а таблетку положил на край стола. Немного придя в себя, он оперся локтями о стол и внимательно меня оглядел.
– Как тебя зовут?
– Ширман. Егошуа Ширман.
– Где моя дочь, Егошуа?
– В надежном месте.
– Ты знаешь, где она?
– Да.
– С ней все в порядке?
– Если вы имеете в виду, цела ли она, то да. Руки, ноги и прочие части тела на месте.
– Слава Богу.
Я промолчал.
– Почему она не возвращается домой?
– Я нашел ее вчера в Рамат-Гане, на проезжей части. Она была без сознания. Мне очень жаль, рабби, но ее изнасиловали.
На секунду мне показалось, что он снова разрыдается. Но он справился с собой, только быстро допил остатки воды из стакана. Злоркинд кашлянул, и я перевел взгляд на него.
– Почему ты не отвез ее в полицию? Почему не вызвал скорую помощь?
– Я работал в полиции. Если бы я отвез ее туда, полиция была бы здесь сегодня
– Чем ты занимался в полиции?
– Работал следователем.
Рабби встряхнулся.
– Кто это сделал? – В его голосе вдруг послышались жесткие нотки.
– Понятия не имею.
– Ты был следователем. Найди их.
– А что делать с Рахилью?
– Она не должна сюда приходить. Пока не должна. Ты наверняка сможешь придумать, где ей пересидеть, пока все не закончится. Я не хочу, чтобы кто-нибудь задавал ей вопросы, пока я не буду знать ответов.
– Я не могу этого сделать. Это работа полиции.
Он почти улыбнулся. Протянул руку назад и снял с полки серую металлическую коробку. Открыл ее и принялся одну за другой доставать стодолларовые купюры. На десятой он остановился и посмотрел на меня. Я ответил ему взглядом, из которого постарался убрать всякое выражение. По-видимому, это сработало, потому что он добавил в стопку еще пять купюр. В короткой схватке между моей природной осторожностью и моей же алчностью вторая одержала уверенную победу. Я сложил купюры и сунул их во внутренний карман.
– Когда я выясню, кто ее изнасиловал, что мне делать?
– Приведи этих людей ко мне.
– Нет.
Он не привык, чтобы ему возражали:
– Почему?
– Если ваши буйно помешанные – из тех, что встретили меня сегодня, – решат заняться личной вендеттой, для полиции я буду соучастником преступления.
– Мы никого не убьем.
– И скажите своим людям, чтобы не лезли в это дело, пока им занимаюсь я. Не хочу, чтобы всякие дилетанты крутились у меня под ногами.
– Они и так этим не занимаются.
– Рабби, прошу прощения, но вы лжете.
– С чего ты взял?
– Я ни разу не упомянул, что Рахиль насиловали несколько человек, а вы все время говорите: «Найди их».
Я развернулся и вышел, оставив его смотреть в одну точку. Дверью я не хлопнул потому, что ее придержал Злоркинд. Не проронив ни слова, он спустился со мной по лестнице и дошел до «Капри». Рыжий стоял, облокотившись о капот, и нагло улыбался. Я уже было двинулся к нему, но Злоркинд схватил меня за рукав.
– Шимон, – сказал он, – должен был в следующем месяце жениться на Рахили. Не сердись на него. – И, приблизившись ко мне чуть ли не вплотную, вдруг добавил: – Следуй за деньгами, за деньгами.
После чего быстро повернулся и захромал к зданию ешивы. Я сел в машину и уехал.
Мне нужно было немного успокоиться. В кинотеатре «Гордон» на дневном сеансе показывали «Окно во двор» Хичкока с Джимми Стюартом и Грейс Келли. Я уже смотрел этот фильм несколько лет назад, но какая разница. Уткнувшись взглядом в движущиеся картинки на экране, я размышлял. Домой вернулся около восьми. Я открыл дверь и чуть не налетел прямо на нее. Она стояла передо мной с кухонным ножом в руке. Я осторожно высвободил нож из ее ледяных пальцев и усадил на диван. Квартира выглядела в точности такой, какой я ее оставил. Она даже воды не выпила. Просто сидела и ждала. На мгновенье я почувствовал себя виноватым за то, что сидел в кино.