Двойная жизнь

Рой Олег Юрьевич

В общем, так, сказал себе успешный московский бизнесмен Денис Воронцов. Либо сидеть на берегу и ждать, пока умрешь или поймают, либо двигаться. Искать съестное в окрестных зарослях (прошлогодний орешник, например), присматривать удобное место для ночлега, пусть до него еще далеко. Когда солнце передвинется, можно будет попробовать «поохотиться» еще раз. Впрочем, слабеть от голода он начнет, если не станет себя распускать, дня через три-четыре, не раньше. За это время хоть какое-нибудь пропитание да найдется. А пока нужно двигаться. Вверх по течению, разумеется. Внизу, как положено уважающей себя реке, – люди, поселки какие-нибудь (вроде той станции, на которой он так внезапно соскочил

с поезда), цивилизация, а значит, и правоохранительные органы, у которых на него небось уже ориентировки лежат.

Ну, вперед!

По пути Денис нащипал заячьей капусты и щавеля. Не бог весть какое яство, но в голодные годы, говорят, осиновую кору ели, и ничего, выживали. «Охота» с острогой результатов пока не приносила, хотя два-три раза ему удавалось царапнуть неуловимую рыбину по гладкому боку. Ничего, значит, еще научится. На ночевку устроился рано, едва подвернулась подходящая мшистая впадина в береговой скале. Воздух начинал потихоньку густеть от подступающих сумерек. Заячья капуста и щавель бурлили в желудке, только усиливая сосущий голод. Денис казнил себя за то, что не догадался прихватить из поезда хотя бы ту пачку печенья, которым угощала его проводница. Потом вспомнил питерские бутерброды. Потом – съеденную там же днем раньше яичницу. Здоровенную, желтую, с ломтями истекающего соком бекона и похрустывающими лепестками болгарского перца… А он ее даже не доел…

Заснуть, впрочем, все-таки удалось – устал он сильно.

Проснувшись от рассветного холодка, он поплескал в лицо ледяной водой (ссадины защипало, как от йода) и сразу двинулся дальше. Река разворачивалась перед ним, как дорога, словно бы расстилая под ноги свои пустынные воды. Он опять вспомнил то колючее звонкое слово – Инзер. Может, где-то здесь, в этих глухих краях, и Катя? И хмыкнул сам на себя – вот придумщик. Но идти после этой мысли стало вроде бы легче. Или он просто привык, просто мышцы вспомнили, зачем они существуют, и включились наконец в работу?

Солнце уже перевалило зенит, когда река впереди как будто побелела, а в воздухе – там, дальше, где над белым участком висел словно бы легкий туман, повисла прозрачная, почти невидимая радуга. Порог. Или перекат. Шивера – всплыло в голове слово из прошлого.

Вода вскипала белыми бурунами, закручивалась воронками, кое-где проглядывали серые скальные спины, а дальше, за белым кипением, виднелось что-то оранжевое. Как будто кто-то уронил два апельсина. Только очень больших.

Подойдя поближе, Денис даже не сразу понял, что именно видит. Подумал: зачем они купаются в одежде, это же глупо? И вода ледяная, а они лежат, как в теплой ванне.

«Купающихся» было двое. Женщина, в «апельсиновом» спасательном жилете, лежала немного ниже по течению, как раз со стороны, с которой он подошел, почти у самого берега, вплотную к выступающей из воды череде камней. Выше по течению и немного дальше от берега в воде виднелась голубая штормовка, за которой торчали острые сучья зажатого валунами древесного ствола.

Взгляд выхватывал то одну, то другую деталь. Намотанные на сучья зеленые лохмотья – как веселенькие флажки – остатки разбитого надувного рафта. Оранжевый мешок – второй «апельсин», – прыгающий рядом под ударами потока, но не уплывающий. Видимо, привязан. Темно-красный рюкзак почти на отмели. На боку, под краем круглого, как котелок, верхнего клапана (так называемой «башки») почти стертые белые буквы – «АЛЕКС».

Обломки кораблекрушения. Женщину, должно быть, выбросило из рафта, потащило потоком, и она ударилась головой о торчащие из воды камни. А мужчина зацепился за разорвавшие катамаран сучья. И, похоже, не только зацепился. Он пригляделся: даже сквозь несущуюся поверх воду было ясно – как минимум один из древесных «клыков» прошил тело насквозь. Не захлебнулся, значит… Впрочем, смерть есть смерть, в какой именно форме она настигает, не так уж, наверное, важно.

Раздеваться Денис не стал: одежда, даже промокшая, давала какую-никакую защиту от холодной воды, а высушиться он успеет, солнце высоко. Чтобы добраться до владельца рюкзака, пришлось зайти в воду почти по грудь. Денис потянул тело, но впившиеся в него сучья держали крепко. Поток качнул голову погибшего, повернул… и Воронцов вздрогнул – показалось, что он смотрит в зеркало. Разве что немного кривое и треснутое. Мужчина был похож на него если не как две капли воды, то близко к тому. Только щеку пересекал неровный зигзагообразный шрам, напоминающий знак Зорро…

Как будто тень прошла сверху. Денис вздрогнул и огляделся – никого. Глушь. Только нависающая над отмелью скала и два безжизненных тела в потоке. На небе – ни облачка. Не тень это вовсе была – мысль.

Страшноватая такая мысль…

Не замечая холода, он обшарил карманы штормовки. В правом наружном, с застегивающимся клапаном, обнаружился гладкий черный пистолет. Почему-то уже не удивляясь, Воронцов сунул ствол за спину, за пояс джинсов, как герой боевика. Тяжелый нож с множеством лезвий и прочих нужных инструментов отправился в передний карман. Во внутреннем кармане голубой штормовки, как и ожидалось, лежал плотный пластиковый пакет с герметичной застежкой.

Выбравшись на берег, Денис разделся, разбросал шмотки, чтобы просохли и чтоб высохнуть самому, вытащил из пакета две бесполезные кредитки, билеты на самолет, свернутый лист с какой-то схемой, удостоверение… Российский паспорт! И загранпаспорт… И тут его голову посетили странные мысли. Чувствуя бегущий по спине холодок (хотя солнце палило, как в каком-нибудь Алжире), Денис раскрыл темно-красную книжечку российского паспорта…

Александр Смелый… Надо же, какая фамилия. А на фото – как будто его, Дениса Воронцова, лицо. Он дотянулся до брошенной поодаль сумки, вытащил из бокового кармана собственный паспорт, раскрыл его, чтобы сравнить оба документа… Да. Вся разница – в шраме. И телосложение у них схожее, только этот Александр, или, судя по надписи на рюкзаке, Алекс, помускулистее будет и посмуглее чуть. Надпись на рюкзаке – несомненная удача. Вдруг доведется столкнуться с кем-то, кто этого Смелого знает. Знал. А кто ж «мирское» имя угадает: Александра могут и Сашей звать, и Шурой, и Санчо, и черт знает как еще.

Вытащив на берег тело женщины, Денис понял, что обыскивать ее карманы он не станет. Хоть убейте, не станет. Было в этом что-то категорически неправильное, почти гадкое. Из-под оранжевого спасательного жилета выпала какая-то плоская блестящая штука. Должно быть, из внутреннего кармана выскользнула, когда тащил. Он поднял «штуку».

Пудреница. Женщина – всегда женщина, даже в глухом лесу, посреди полной дикости. Надо же. Хозяйка мертва, а пудреница цела. Даже зеркало внутри не разбилось. Еще одна удача.

Ладно, успеешь порадоваться везению, мысленно проговорил Денис. Пора за дело.

Копать было трудно: в земле то и дело попадались скальные обломки, а из инструментов – нож да суковатая палка с острым концом, так что могила вышла неглубокая, с полметра. Уложив туда женщину, он долго не мог бросить на нее первую горсть земли – сердце от жалости и сочувствия давило так, будто живую закапывает. И вообще как-то не по-людски. Запинаясь, прочитал над телом «Отче наш» – единственную, какую знал, молитву, – вроде немного отпустило. Засыпал могилу, сверху, для верности, набросал в изобилии валявшихся вокруг камней. Покойся с миром, бедная душа!