Двойная жизнь
Шрифт:
То самое лицо, что он увидел сегодня на смазанной ксерокопии анкетного снимка.
Подскочив, он больно ударился головой – шалаш был низкий, по пояс.
Черт!
Но это же бред! Ведь он сам закопал, да еще и камнями, от шалого зверья, закидал это изувеченное рекой тело. Вон там, дальше, за скалой ее безымянная могила. Что же за звезды, что за взрывоопасные бильярдные шары скачут в его судьбе?
Нет. Завтра, все завтра…
Маша и Баскаков
Инзер
Иван Ипполитович оглядывался с таким видом, словно оказался в Инзере впервые:
– Поверишь, вроде только вчера я тут был, а все, все другое.
– Ну, три года назад – это не вчера все-таки, – рассудительно заметила Маша. – Деревья подросли, дома обветшали, люди… люди, наверное, постарели. Мы в гостиницу сейчас? Или… У вас ведь тут, надо думать, знакомые какие-нибудь остались…
Баскаков думал: как все-таки повезло, что он купил тот журнал. Он любил «про путешествия», но свежего National Geographic еще не было, пришлось взять этот. А там, в репортаже об «экстремальном отдыхе», прямо на развороте – здрасьте! Алекс Смелый собственной персоной! Нет, в репортаже не говорилось, что это Смелый, но Баскаков-то его узнал, хоть и кадр был не в фокусе. И надо же – не где-то под пальмами на Мальдивах, а вот тут, практически под боком. Может, как раз за деньгами приехал? Тогда побоялся всю сумму через границу тащить, а сейчас все поуспокоилось. Ну вот мы у него и спросим. Машу он взял с собой для прикрытия. У него-то самого на лбу написано, что из органов, сразу настораживает. А так он прикинется, что с племянницей, и никаких подозрений не вызовет. Так что никаких старых контактов он, разумеется, восстанавливать тут не собирается.
Баскаков покачал головой:
– Все мои здешние знакомые, как и я, на пенсии уже. И не здесь, удрали в разные теплые края. Это те, кто половчее, умел устраиваться. Ну а прочим – кому как повезло.
– В смысле? – не поняла Маша. – Что с ними? С прочими? Кто в теплые края не удрал?
– Да, должно быть, уж померли все. – Он махнул рукой. – Ты вот знаешь, сколько в среднем живет в нашей стране мужчина?
– Да как-то не интересовалась, – отозвалась она. – Вроде рано мне еще о таком задумываться.
– Задумываться, Машенька, никогда не рано, – назидательно сообщил Иван Ипполитович. – Так вот. Живет наш усредненный мужичок пятьдесят девять лет [8] . Что это значит? – Иван Ипполитович, покряхтывая, вскинул на плечи рюкзак, слегка присел под его тяжестью и сам себе ответил: – А значит это, рыбка моя, ровно одно: что шансов дожить до пенсии у этого усредненного мужичка не так уж много. Поэтому никаких таких старых знакомых искать мы не станем. И, кстати, ни в какую гостиницу не пойдем, ибо тоже незачем, лишние траты. А поедем-ка мы, Машенька, сразу на базу. Вот только червячка где-нибудь найдем заморить и туроператорам нашим отзвонимся. Правильно я их назвал, рыбка моя?
8
Данные 2004–2005 гг.
– Нет, неправильно, – отозвалась «рыбка». – Туроператоры сидят в турагентстве, путевки продают, маршруты составляют, места бронируют.
– А эти, здешние, тогда кто? – Баскаков повертел головой как бы в недоумении.
– Принимающая сторона, – усмехнулась Маша, подумав, что ее спутник специально изображает из себя простоватого дедулю, ничего не понимающего в современных реалиях. Все он отлично понимает, но – притворяется недалеким. Чтобы внимания меньше обращали, должно быть. Кому нужен туповатый старый пень?
– Понял, – кивнул «старый пень». – Сейчас наберу. – Он пощелкал кнопками простенького мобильника. – Алле! Катерина Ивановна? Это Баскаков… Да, с Марией, с племянницей, как договаривались… Уже прибыли, да… да… понял… да… Отлично. Договорились. – Нажав кнопку отбоя, он довольно подмигнул «племяннице». – Голос такой гостеприимный, и вообще обхождение. Приятно иметь дело с предупредительными людьми.
– Нас что, ждут уже? – уточнила Маша.
– Больше того, за нами приедут. – Он воздел палец, увенчанный кривоватым желтым ногтем, и улыбнулся. – Знаешь такое старинное русское слово – трансфер? Вот только запамятовал я, кто его первым в обиход ввел, Ломоносов али Пушкин наше все Александр Сергеевич.
– Вы все шутите, да? А я голодная, как… как стадо… кого? – Маша с надеждой огляделась, но кроме развалившейся с самым безмятежным видом на солнцепеке лохматой дворняжки никакой другой живности окрест не наблюдалось.
– Как стадо диких верблюдов, – подсказал Иван Ипполитович. – Или антилоп, они посимпатичнее будут. И не плюются опять же. Тоже плюс. Пойдем, антилопа моя, наша хозяйка сориентировала меня на местности. Тут рядом кафе с домашней кухней. Кстати, там уже и попутчики наши нарисовались.
Маша шагала по пыльной улице и думала: вот так же и ее мама, возможно, шла здесь. Шла в компании таких же, как она, веселых, красивых, загорелых, в ярких спортивных костюмах девчонок. Ну не совсем девчонок, но – молодых и красивых точно. Шли и пели песни под гитарные переборы разудалых улыбающихся спутников. В таких походах все и всегда играют на гитарах. Хотя на самом деле мало кто умеет, больше просто брякают по струнам более-менее в такт, для пущей романтики и веселья. И вот шли они на прощальный послепоходный обед, их еще называют «отходная» или «отвальная». Шли, переглядывались, перебрасывались шутками, и их отчаянное веселье было уже слегка приправлено грустью от сознания того, что завтра придется возвращаться к повседневной жизни – серой, монотонной и скучной. От таких мыслей и завыть недолго. Но пока им было весело, и встречные прохожие улыбались их веселью. Прохожие и теперь идут – может, те же самые, что улыбались тогда маме. Маме, которой больше нет. Даже солнце вдруг как-то побледнело, подтянув поближе лохматые облака…
А может… может, мама все-таки где-нибудь есть? Не в смысле – на небесах, а тут, на Земле, она ведь большая. Ну мало ли как сложилось, пришлось бежать, скрываться… письмо-то было с какими-то всякими не нашими штемпелями. Вдруг мама просто где-то прячется? В Барселоне или в Рио-де-Жанейро? Живая…
Маша чувствовала, что уже не столько хочет узнать правду о судьбе матери, сколько жаждет закрыть раз и навсегда эту проклятую тему. Чтобы не саднило внутри, чтобы не мучиться догадками, чтобы повернуться к будущему – должно же быть у нее, у Маши, будущее? – и заняться наконец своей собственной жизнью. Может, после этой поездки – и не важно, узнают они что-то, не узнают, – может, жизнь начнет новый отсчет? А то она до сих пор, как девочка-подросток, все звездного часа какого-то ждет. Пора бы уже и попрактичней на жизнь взглянуть, оценить обстоятельства, присмотреться, вычислить мужичка поперспективнее. Бизнесмена какого-нибудь. Нет, не олигарха – где их, олигархов, взять-то, пусть их длинноногие акулы из модельных агентств отлавливают. Хм, длинноногие акулы – она улыбнулась собственным мыслям – это круто, это надо запомнить. Ну да леший с ними, с модельными красотками. Ей, совсем даже не акуле, нужен просто, как его, «крепкий хозяйственник». Так журналюги говорят про чиновников. Маша даже засмеялась тихонько. Все, пора прекращать пялиться в телевизор. Никаких идиотских «Давай поженимся», и в мусоропровод все «Модные приговоры». Куда практичнее начать целенаправленную охоту на солидных – зарубежных, само собой, ничего русскоязычного, – сайтах знакомств. Подруга Ленка вон за французика вышла, теперь в Париже живет, в ус не дует. Усов у нее, правда, и нету вовсе, а французик старше лет на двадцать, да еще и совсем даже не Ален Делон, пузатенький такой коротышечка. Ну и ничего. Глядишь, лет в сорок станет Ленка молодой вдовой. С парижской пропиской, квартирой на Елисейских Полях и кругленьким счетом в банке.
Тьфу, противно-то как.
Маша встряхнула головой, отгоняя пакостные мысли.
– Далеко нам еще, Иван Ипполитович?
– Да тут все недалеко, – отозвался он. – Поселок-то крошечный, пяток улиц да десяток переулков. А мы так и вовсе уже пришли.
Просторная веранда нового кирпичного дома сияла чисто промытыми стеклами, за которыми виднелись небольшие столики. Такие же столики под тентами и зонтиками стояли и в примыкающем к дому небольшом аккуратном садике. Вышедшая навстречу совсем юная официантка с узкоглазым, скуластым, типично башкирским лицом была одета в длинный сарафан с национальным орнаментом. Такой же орнамент украшал перекинутое через руку девушки полотенце.