Двойник
Шрифт:
Я снял руку с его плеча и сказал:
– Мне нужно посмотреть отчет о вскрытии.
– Зачем? – немного подумав, спросил он.
– А почему бы и нет?
Он еще подумал.
– Вы кто? Репортер?
– Я просто тот, у кого есть двадцать долларов.
Он протянул руку за деньгами.
– Должен вам сказать, что это стоит гораздо дороже. Имеется только две копии. Я положил ему в руку десятку.
– Мне не нужна копия. Я даже не стану ничего записывать. Мне просто нужно прочитать отчет.
Он снова задумался, но ненадолго. Крепко зажал в руке десятку и, коснувшись
– Стойте здесь.
Я стоял, как приклеенный. Вскоре Кулхен вернулся с тремя листочками бумаги и протянул их мне.
Это была копия протокола коронера – две исписанные страницы стандартной формы, а третья – заключение с описанием видов ранений и состоянием отдельных органов убитого человека. Там были интересные детали. Я читал эту страницу в течение пяти минут, стараясь запомнить важные для меня сведения. Кулхен стоял рядом, как тощая статуя. Вскоре я вернул ему копии, передал еще одну десятку и зашагал впереди него в приемную, где пришлось пробираться через шумную вонючую толпу.
Толстую блондинку в платье в горошек прижали ко мне. Она красила губы, глядя в зеркальце пудреницы, пока мы пробирались сквозь море плоти. Ей удалось накрасить губы и одновременно поговорить со мной.
– Я разочарована, – сказала она, обращаясь ко мне. – Он совсем не похож на фотографии в газетах. Просто обычный мертвец. Но, черт побери, я, пожалуй, снова встану в очередь и посмотрю на него еще раз!
– Прекрасная идея, – ответил я, и нас выдавило сквозь дверь в горячий свежий воздух. Парень в оранжевой кепке и галстуке вернулся со свежим подносом льда и апельсинового сока. Я не смог удержаться, купил стаканчик и залпом опустошил его. Сок был холодный и приятный на вкус. После проведенного в морге времени начинаешь ценить такие мелочи жизни.
По дороге к своей машине я увидел какого-то папашу с плачущим мальчиком лет одиннадцати. Одну руку отец держал на плече сына, а другой, с зажатой в ней кровавой тряпкой, помахивал в такт ходьбе.
– Я хотел, чтобы ты сам увидел все и получил урок морали. Ведь так говорит Мелвин Пурвин: «Преступление ничем не оправдано»! Запомни это.
При этом папаша не забывал помахивать окровавленным обрывком платка.
Пока я ехал к «Бэнкерс билдинг» в надежде застать там Коули и Пурвина, я думал об этом.
24
Казалось, они обрадовались мне.
Коули в коричневом свободном костюме стоял рядом с большим, покрытым стеклом столом, за которым сидел щегольски одетый Пурвин. На сей раз в приемной не было юноши, который пытался бы остановить меня. Было уже почти шесть часов, и большинство столов в офисе опустели. Окна были приоткрыты, через них проходил теплый, но свежий воздух. Медленно наступал вечер.
Я стоял перед Пурвином, сдвинув шляпу на затылок. Хотя я и был без пиджака, но рубашка пропиталась потом. Наверное, от меня несло потом, как от той толпы в морге.
Коули смущенно улыбнулся мне.
– Вы бы видели, что здесь творилось утром, просто сумасшедший дом.
Пурвин, вставая из-за стола, тоже выдавил из себя улыбку.
– Я рад, что вы заскочили к нам, мистер Геллер.
У него
– Пойдемте в конференц-зал и там поболтаем...
Я не возражал.
Мы сели за длинный стол, предназначенный для двенадцати человек. В этой большой комнате вдоль стен стояли еще маленькие столы. Их, видимо, использовали при допросах, и стояли они вдоль стены, где были окна. Сквозь окна я мог видеть располагавшийся через аллею «Рукери», выглядевший весьма загадочно. Одиннадцать этажей небоскреба «Рукери» были отделаны в мавританском стиле. И он выделялся среди новых, высоких и модных соседей, не говоря о старых, приземистых и потрепанных зданиях.
Первым заговорил Коули.
– Я не встретил в газетах ни одной статьи, где бы приводились ваши высказывания.
– Еще встретите.
Услышав это, Пурвин чуть не вскочил. Его приветливости хватило ненадолго.
– Что вы сказали?
Так как я сидел между Коули и Пурвином, мне пришлось отодвинуть стул назад, чтобы контролировать их взгляды, мешая вести двойную игру со мной. Я коротко рассказал им о том, что сообщил Дэвису. Мне показалось, что на душе у них полегчало, потому что я им ничем не навредил.
– Вы ничего не говорили о Полли Гамильтон или об Анне Сейдж? – спросил меня Пурвин.
– Нет, но сообщил их имена Стеги, когда приходил ко мне прошлой ночью.
Помрачнев, Коули сказал:
– Мы знаем и позаботимся об этом.
– Вот как? Пурвин добавил:
– Стеги сегодня днем допрашивал Анну в отделении на Шаффилд-авеню, но мы уже послали туда наших людей, чтобы забрать ее.
На его тонких губах появилась кривая улыбочка.
– Мы заявили, что это дело ФБР, и потребовали, чтобы они прекратили ее допрос. Сейчас Анна Сейдж находится в ведении федеральных органов, и они ее защитят.
– Она в тюрьме?
– Нет, – ответил Коули. – Мы просто присматриваем за ней.
– А Полли?
– И за ней тоже, – кивнул головой Пурвин.
– Я заметил, что их имена не попали в газеты. Есть надежда, что о них так и не узнают? Пурвин усмехнулся.
– Никакой, потому что вы сообщили их имена Стеги. Если чикагская полиция узнала их имена, то они вскоре замелькают в газетах. Эти негодяи продадут свою бабушку за чашку кофе.
Я улыбнулся. Когда Пурвин старался говорить жестко, это выглядело просто жалко.
– Вам не стоит беспокоиться, пресса дает о вас самые лестные отзывы.
Коули на это не отреагировал, но на лице Пурвина появилась довольная улыбочка.
Мне захотелось стереть эту улыбочку с его лица.
– Вы теперь понимаете, что убили не того человека, а?
Пурвин вскинул руки вверх.
– Господи! Опять!
Коули сидел и качал головой, как будто я был хорошим студентом, который постоянно разочаровывал своего профессора.
– Я не собираюсь сообщать об этом в газеты, буду придерживаться той версии, которую сообщил Дэвису. Мне просто интересно, как вы разобрались с тем, что наделали – помогли Нитти и Диллинджеру и убили подсадную утку. Ведь теперь им стало спокойнее жить.