Двойники
Шрифт:
Дикарь (озираясь, бродя и принюхиваясь; дубина елозит по сцене):
Похоже, оторвался… Да, ушел,
Не слышно криков «стой» и топота погони.
Как тихо тут… Не грех передохнуть,
Не пахнет саблезубом, ни медведем…
Век каменный — жестокий век!
Цивилизация — величественно слово!
В соседнем племени давно костры пылают,
Для всех, а не для ритуалу,
И греться может всякий
Струится, льется бронза, пахнет хлебом рж'aным,
А мы-то чахнем по пещерам стылым.
И гроз боимся, словно и не человеки —
Венцы творения, цари природы!
Не сахар нам такое прозябанье.
У них там, говорят, уж танцы —
Не наше варварство.
И д'eвицы куда пышней и глаже,
А также чище, и благоухают…
Да их колдун от всех болезней лечит!
А наш? Один рецепт: больной? в котел!
В котел — меня?! Нет, никогда!
Меня нельзя в котел!
Я ж должен приобщиться свету знанья.
(Прекращает ходить взад-вперед, задумывается, опершись о дубину.)
Но, говорят, чужих они не привечают.
Да, это точно так. И хорошо,
Коли удавят сразу.
А то начнут пытать.
Они умеют это делать, и отменно.
Да, я дикарь, и в чем-то каннибал!
Но я дитя природы — лист чистейший,
Таб`yла раса, так сказать… Сама невинность!
Да-а, пострашней дубины бронзовое шило,
Когда его тебе под ноготь, раскаливши,
Цивилизованные свиньи!
И эта мерзость — идеал, скажите?
(Думает.)
Так что ж, назад оглобли?
А куда?
Мне выпал жребий злой,
Соломинка
Судьбу мою решила роковым
Исходом — быть в котле
Похлебкою наваристой
И мясом. Какая дикость
Этот наш каннибализм!
И вот бежал.
О! Так-таки костер.
Ну что ж, тогда покуда
Присяду, посижу, погреюсь у костра,
Хлебну чайку, сыграю в покер,
Иль пульку распишу,
Или хотя бы в эти… как их…
В нарды. Знатная игра!
(Подходит к костру.)
Откуда я слова такие знаю?
(В недоумении умолкает и садится, начинает жадно хлебать из котла.)
Автор: Да, вот так персонаж!
Такому сунешь палец —
Без всей руки оставит в миг один.
Его бы вразумить, наставить
На путь. Мне нужен персонаж,
Который всех наставит,
Каков он будет видом?
Пусть будет неказист,
Пусть ростом невысок, в одежке скромной,
В очках, с бородкой жиденькой такой,
Но — с думою глубокой о высоком.
Озираясь,
Человеколюб: Опять мне родина чужбиной оказалась,
Опять душа непонята людьми.
Все те, кого я так любил,
Меня камнями как злодея забросали.
Костер идей впустую отгорел,
Соцветья добрых дел раскрыться не успели…
Эх, стар и болен я, и нету сил
Найти людей и всё начать сначала.
(Замечает дикаря, оживляется.)
А надо бы начать,
Мне совесть руки опускать не позволяет.
Наш город Солнца — дивный сад, цветник,
В нем изобилье всяческих излишеств,
И вот что важно — люди все там братья,
Все поголовно. И лишь я не брат.
Я братских чувств не испытал от веку,
Все — братья, и лишь я один —
Паршивая овца, поганая, худая.
Ужасное такое положенье
Я выправить пытался, я взывал к богам,
Молил хоть каплю чувства братства
Пролить на голову… Но тщетно.
(К незримым зрителям в зале.)
Я понял — если я не брат,
То окажусь полезным по-иному.
Правитель наш, он был мягкосердечен,
И если нелады
Меж братьями какие возникали
(а где не возникают нелады?),
Не мог по совести судить,
Поскольку сам был брат им.
Да, я тиран, я узурпатор и диктатор.
Я захватил высокий трон, престол, чертог!
Но ведь затем лишь, чтобы справедливо,
По совести судить вас, неразумных.
Анархии не место в граде Солнца!
Порядок, справедливость и закон —
Вот принцип мой.
И что же? — бунт. Неблагодарные ослы,
Кретины, недоумки. Меня, прям из постели…
С трудом бежал. Пиджак на мне помяли…
(До хруста заломив руки, со слезой в голосе взывает в зал.)
Ох, жалко мне теперь людей, хоть плачь!
Я брат, вам, человеки, брат!
И вы мне братья, братья-человеки!
Так знайте же — вы больше не одни,
Не бесприютны и не сироты в потемках!
Я брат ваш и наставник, все пути
Для вас с душевным трепетом открою!
Не плачьте же, не нужно больше слез,
Уймите стоны, крики и проклятья.
Нарвите в огороде майских роз
И подарите их друг дружке — вы же братья!
Или найдя безногого плешивого бродягу,
Под теплый кров впустите, накормив.