Двойное преступление на линии Мажино. Французский шпионский роман
Шрифт:
— К чему обобщать? То, что относится к Мориэлю, не обязательно должно распространяться на вас. Ваши ухаживания меня бы не шокировали.
— Глядите-ка! Забавное различие, не правда ли?
— Назовем это любопытством. Вы меня интригуете.
— При случае мы еще вернемся к этой теме. Пока что, горю я желанием или нет, признаюсь, что предпочитаю отложить на более поздний срок удовлетворение сексуальной потребности, проистекающей из напряжения, которое могло бы зародиться в моем организме под влиянием вашего анатомического строения.
Моник, застигнутая врасплох столь неожиданной в столь деликатный момент беседы пародией на ее собственную манеру говорить, не смогла удержаться от смеха, очаровательного, подобного солнечному лучу в разрыве набухших туч.
— А вы кровожадны,— пролепетала она.— В кои-то веки сама делаю предложение мужчине — и вы осмеливаетесь поднимать меня на смех.
— Просто плачу вам вашей же монетой,— парировал он.
После чего подозвал жестом официанта, чтобы уплатить по счету.
Расставшись с Моник, Коплан направился в штаб-квартиру Службы, где был без промедления допущен в кабинет начальника.
Старик, вооруженный неизменной трубкой, внимательно взглянул в глаза Коплану. Казалось, он ждал, что Коплан заговорит первым, но тот молчал.
— Ну что, Коплан,— начал он сурово.— Как вы ее находите?
— Полагаю, вы говорите о Моник Фаллэн.
— Да, разумеется.
— По-моему, ваш выбор удачен. Считаю, что новобранец — первый сорт.
Старик не спеша извлек трубку изо рта и одарил Коплана взглядом, в котором угадывалась признательность.
— Вы снимаете с моих плеч тяжелейший груз, Коплан, и доставляете мне огромное удовольствие. Мне было важно услышать ваше мнение…
Глава III
Коплан, несколько оторопевший от непривычной признательности начальника, проговорил:
— Значение, которое вы, по-видимому, придаете моему мнению относительно этой юной особы, очень лестно для меня, но ваши слова меня удивляют. Как правило, принимая решения, вы не слишком считаетесь с мнением подчиненных.
— Наглая клевета,— обиделся Старик.— Присаживайтесь, нам предстоит решить два-три вопроса, касающиеся нашей новой сотрудницы.
Погружаясь в кресло, Коплан непринужденно произнес:
— Прежде чем выслушать вас, хотел бы задать вам один вопрос.
— Задавайте.
— Почему вы доверили роль наставника мне? До сих пор шефство над новичками никогда не входило в круг моих обязанностей. Должен ли я понять это так, что она ваша протеже?
— Нет, не протеже. Я все вам объясню. Я проявляю к этой девушке интерес по двум причинам: во-первых, у меня серьезные проблемы с кадрами; во-вторых, можно сказать, по моей просьбе — во всяком случае, стараясь сделать мне приятное,— мой старый друг Диссар завлек ее в сети нашей Службы. В каком-то смысле, чувствую здесь себя морально ответственным. И что меня больше всего смущает, мне пришлось ввязаться в нешуточную схватку, прежде чем достичь желаемого. Без моего вмешательства комиссия Учебного центра отсеяла бы ее.
— Кроме шуток? — изумился Коплан.— Комиссия признала ее негодной для разведывательной деятельности?
— Увы, да, милый Коплан! Вы ведь знаете, что признание годности возможно только при единодушии всех членов комиссии. Моя же кандидатка, вопреки всем ожиданиям, набрала к концу стажировки три голоса против… Мне пришлось перечислить все свои заслуги, прежде чем полковник согласился отступить от святых правил… Теперь вам ясно, почему я придаю такое значение вашему мнению?
Он тяжело повел плечами, все еще находясь во власти переживаний, и заговорил снова:
— Конечно, далеко не случайность, что я не передал вам ее зачетную ведомость. Мне было интересно, какова будет ваша спонтанная реакция на девушку, ваше впечатление, так сказать, с пылу с жару…
Он презрительно махнул рукой в сторону толстенной папки, громоздившейся на краю его рабочего стола.
— Если бы я снабдил вас всей этой никчемной писаниной до знакомства с девушкой, ваша оценка утратила бы необходимую непосредственность.
Коплан закурил неизменную «Житан».
— Должен признать, что я искренне поражен отрицательным решением комиссии,— задумчиво ответил он.— По моему скромному разумению, Моник Фаллэн — необыкновенно ценное приобретение. Скажу больше: беседуя с ней, я пришел к заключению, что она нашла свое подлинное призвание. Она умна, проницательна, трезво смотрит на вещи и очень красива, что совсем неплохо. Не понимаю, к чему придралась комиссия.
— К чему она только не придралась! — проворчал Старик.— Вы, конечно, прочтете обо всем в досье. Короче говоря, «против» голосовали оба врача Центра плюс психоаналитик. Доктор Авельдер считает, что кандидату недостает психологической зрелости, зато налицо все признаки инфантилизма. Профессор Ковенски разглядел у нее подсознательную склонность к тому, что на его жаргоне зовется «накликать несчастье». Вот вы лично вериге в психоанализ?
— Да, почему бы и нет? Но считаю, что злоупотреблять им нет нужды.
— Ладно, буркнул Старик.— Мне, скажем, представляется совершенно очевидным, что психоанализ имеет ценность только в самом общем плане. Он не определяет людского поведения. Реальная жизнь, полная неожиданностей, ежеминутно преобразует личность…
— Так что же психоаналитик?
— Его заключение не отличается от мнения доктора Авель-дера. Кандидат, видите ли, еще не окончательно повзрослел.
— А ведь что-то в этом есть,— заметил Коплан, выпуская колечко дыма.— Остается лишь уточнить, реально ли это — быть вполне взрослой в двадцать четыре года. Вот пройдет пара-тройка лет, сменит она несколько мест работы — тогда линька завершится.
— Полагаю, вы провели зондаж?
— Так, болтовня о том о сем. Я, конечно, подразнил ее вопросами о любви, удовольствии, философии и прочем в том же духе. Выяснилось, что у нее вполне обоснованные взгляды и уместные суждения. Не понимает она лишь одного: что уверенность в отсутствии иллюзий — само по себе иллюзия. В этом я готов согласиться с Авельдером.
— А какова она как женщина?
— С апломбом заявляет, что фригидна, но с этим я еще разберусь.
Старик нахмурил мохнатые брови и прогремел, глядя на Франсиса в упор: