Двойное золотое дно
Шрифт:
Что я за человек? Мне всегда не хватает какой-нибудь минутки. Ума не приложу, как другие люди бывают такими точными и собранными. Я всегда куда-то опаздываю. У нас с Котей есть даже договоренность: он ждет меня ровно пятнадцать минут. Такое мое опоздание он выдерживает стоически. Ну а если хочет, чтобы я пришла к определенному сроку, назначает встречу со мной на пятнадцать минут раньше.
Эту уловку я давно просекла, но каждый раз попадаюсь по новой. Лечу, спешу, волнуюсь...
В данном случае я не надеялась на быстроту своих ног и предпочла трястись
И все же даже хорошо продуманным планам частенько мешают непредвиденные случайности.
В моем случае непредвиденным фактором оказался агрессивно настроенный и юридически подкованный старичок больной.
Алинку я нашла в ординаторской. И за те десять минут, что мы с ней общались, в дверь раз пять всовывал лысую, как облетевший одуванчик, голову старикашка-больной. Получается в среднем раз в две минуты.
Этот больной был колоритной личностью. На мятой и застиранной больничной пижамке тощего дедульки висел ряд разноцветных орденских планок.
— Он что — ветеран? — спросила я у подруги.
— По-моему, ветеран войны тысяча восемьсот двенадцатого, — неопределенно пожала плечами Алина. — Эти побрякушки он сам клепает, а потом ходит, байки травит.
«То-то я смотрю, есть там у него зелененькая в красный горошек нашивка», — подумала я.
— Дай нам бог не дожить до такого состояния.
— Э, нет, Ксень. Он совершенно в своем уме, прекрасно соображает и знает все законы. Весь персонал уже достал! А планки — это хобби. Не более, — совершенно спокойно объяснила Ахметова. — Никакой он, конечно, не ветеран. Мы выясняли, хотели его спровадить в госпиталь. Не вышло.
Алина встала, заперла дверь на ключ и уже намеревалась примерить обновку... И тут началось!
Дедуля истошно вопил под дверью, изрыгая ругательства и угрозы в адрес докторов, властей и правительства. Медперсонал он называл не иначе, как «врачи-вредители».
Я занервничала. Алина крепилась.
Думаю, что при ее профессии нужны даже не железные, а железобетонные нервы. Но и железобетон со временем крошится...
Платье Алине понравилось. Но тут старикашка, выдав длинную тираду ругательств, бухнул чем-то тяжелым в дверь (надеюсь, что головой!). Не сняв новый наряд, Алина открыла дверь и пригласила разбушевавшегося старикашку войти.
Мне не хотелось присутствовать при их беседе, и я трусливо выскочила из ординаторской.
Время шло и уже начинало поджимать. Я стала волноваться.
Уйти, не попрощавшись с Ахметовой, я могла. Но уйти без сумки и куртки — никак. По закону подлости пакет с курткой и сумка преспокойненько стояли в ординаторской возле кушетки, где я их (растяпа!) оставила.
Стрелки часов неумолимо приближались к намеченному сроку. Я нерешительно топталась возле закрытой двери и тихо проклинала самозванца-ветерана, Алину Игоревну, всю эту чертову больницу и главное — саму себя.
Наконец, улыбающийся и умиротворенный дедуля гордо прошествовал мимо меня в сторону палаты. («Галоперидолом, что ли, Алинка его накачала?!»)
— Ты чего такая раздерганная? — поинтересовалась подруга, когда я злобной фурией ворвалась в ординаторскую.
— Опаздываю! — Схватив сумку, я со скоростью курьерского поезда устремилась к выходу..
— Подождет! Если — нет, то ты ему не нужна! — прокричала мне вслед подруга.
Господи! Ну что она за человек! Неужели мысли читает? Или на моем лице аршинными буквами написано, что я собралась на свидание!?
Жень Геннадич, конечно, сделал невозможное. Но он же не рассчитывал, что я устрою марафонский забег с препятствиями. Пробежав половину дистанции, я заметно захромала. Пришлось перейти на шаг.
Наш бассейн, некогда гордость всего города (пообветшавшая гордость, надо заметить), вписывался в окружающий пейзаж довольно нелепо. То ли архитекторы чего-то недодумали, то ли другого подходящего места в центре не нашлось. Как бы то ни было, он соседствовал с одной стороны с жилыми домами, а с другой — к нему примыкали какие-то склады, зачуханные конторки, «шиномонтаж» и база с загадочной надписью «№3». Гулять вечером в этом районе я бы не порекомендовала. Гарлем не Гарлем... Жизнь дороже!
Но сейчас светило солнце, и мрачный пейзаж не казался таким уж угрожающим.
«Интересно, сколько в нашем городе синих «Мицубиси»?» — промелькнула у меня мысль, неведомо откуда взявшись. С некоторых пор темно-синий цвет машин ассоциировался у меня с Ильей Владимировичем Ельчаниновым. Боковым зрением я отметила транспортное средство именно такого цвета, на приличной скорости промчавшееся мимо. Размышлять на эту тему у меня уже не было времени. Потому что за поворотом мелькнул ослепительно белый краешек щербининского «Мерседеса».
Было бы обидно, если бы в этот момент водитель белоснежного чуда, устав ждать припозднившуюся даму, завел мотор и уехал. Пришлось мне прибавить скорости.
Борис сидел за рулем и отрешенно смотрел вдаль. И тут мне захотелось созорничать. Нагнувшись, я обошла машину, подкралась к открытому окошку с его стороны...
— Гав!
Борис не шевельнулся. Не вздрогнул, не дернулся, не сделал ни единого движения.
— Эй! Рота, подъем! — тихонько проговорила я, ничего не понимания. Он что же, спит с открытыми глазами?!
Я протянула руку и помахала ладонью перед лицом Бориса.
Никакого эффекта!
Совершенно озадаченная, я громко позвала его по имени и принялась трясти за плечо.
Голова господина Щербинина безвольно мотнулась и упала на грудь. С подбородка капнула кровь и расплылась по голубой рубашке...
Расширившимися от ужаса глазами (реальность до мозга еще не дошла, но подсознание уже сработало) я разглядывала бурое пятно на некогда безупречной рубашке.
«...кровь на земле не алая, кровь на земле — черная...»