Двойной шпагат. Орфей. Опиум
Шрифт:
Вернулся Озирис так скоро, что столкнулся с уходившей Лут. Жермена, успевшая прилечь, заставила его дожидаться в прихожей.
Войдя, он остановился, отвесил поклон и опустился на стул в изножье кровати.
– Дорогая Жермена… – начал он.
– Это что, тронная речь?
Он приосанился.
– Дорогая Жермена, между нами все кончено, кончено. Я написал тебе письмо, в котором разрываю наши отношения. Но, зная твое небрежное обращение с письмами, я пришел прочесть его тебе.
– Знаете ли вы, – сказала она, – что вы более чем смешны?
– Возможно, – не отступался Нестор, – но вы все же выслушаете мое письмо.
И достал его из кармана.
– Я не стану слушать.
– Станете.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Ладно. Все равно я его прочту.
Она заткнула уши и затянула песенку. Озирис голосом человека, привыкшего выкрикивать биржевой курс, начал:
– Безумная моя бедняжка…
Жермена прыснула.
– Мадам смеется, следовательно, мадам слышит, – заметил Нестор. – Итак, я продолжаю.
На этот раз Жермена запела во весь голос, и чтение стало невозможным. Нестор положил письмо на колено.
– Хорошо, – сказал он, – я умолкаю.
Она убрала руки от ушей.
– Но только, – он угрожающе поднял палец, – предупреждаю тебя: если ты не дашь мне читать, я уйду. И ты меня больше не увидишь. Ни-ког-да.
– Так ведь этим письмом ты и так разрываешь отношения.
– Разрыв разрыву рознь, – промямлил этот человек, гениальный в цифрах, то есть в поэзии, и беспросветно тупой в любви, в которой никакой поэзии нет. – Я хотел разойтись по-хорошему, как положено, а ты меня гонишь. Ладно бы я требовал от тебя отчета…
– Я не обязана перед тобой отчитываться, – закричала Жермена, выведенная из себя этой комедией, – ну а если уж ты так хочешь, что ж, отчитаюсь. Да, я тебя обманывала. Да, у меня есть любовник. Да, я сплю с Жаком. – И при каждом «да» она дергала себя за косу, как за шнур звонка.
– Ну, знаешь ли! – С этими словами Озирис встал и, отступив на шаг, прищурился на нее, как портретист.
И обвинил Жермену в том, что она навлекает его подозрения на смирного, услужливого мальчика, чтобы он, Озирис, гонялся за ним, пока она будет принимать своего настоящего любовника. Он добавил, что его не проведешь; да, он богат, и многие норовят от него поживиться, но быть богатым – это профессия, нелегкая профессия, которая учит разбираться в людях.
Жермена таяла от восхищения. Хоть в театре остались такого рода персонажи, до сих пор она не верила, что они существуют в жизни.
– Нестор, вы неподражаемы, – сказала она. – Я правда сплю с Жаком. Да вот (в дверь позвонили), это наверняка он. Я жду его к завтраку. Спрячьтесь и сами во всем удостоверьтесь.
Она хотела порвать окончательно.
– Ага, «спрячьтесь», – фыркнул Нестор. – Больно уж просто. У вас на все есть уловки, изобразить можно что угодно. Я остаюсь здесь.
И едва хлопнула входная дверь и из прихожей донесся голос Жака, крикнул:
– Жак, мой мальчик, представляете, что выдумала Жермена?
Жак вошел.
– Она говорит, что вы с ней спите!
Соприкасаясь с Жерменой, Жак заражался ее хитростями. Он с первого взгляда сориентировался в ситуации, понял, что его любовница, обессиленная усталостью, раскололась.
– Полно, господин Озирис, успокойтесь, – сказал он. – Вы же знаете, какая Жермена злючка. Она дразнит вас, потому что любит.
Жак, эта чистая душа, так чисто сработал, что Нестор остался с ними завтракать и распечатал коробку сигар.
Царицы Египта! Не ваши ли это маленькие мумии с золотыми поясками покоятся в богато разукрашенной коробке?
Озирис ел, курил, хохотал, потом ушел на биржу.
Жермена дулась, корила Жака за его хитрость.
– Значит, ты не хочешь, чтоб я была только твоей?
– Я не хочу быть виновником такого серьезного шага, которым ты когда-нибудь меня попрекнешь.
Ферма, парное молоко, свежие яйца остались где-то далеко-далеко.
Когда Лазарь приступил к брату с расспросами, Нестор похлопал его по плечу.
– Жермена оригиналка, – сказал он, – в этом ее прелесть. За ней не поспеть. Взяла и поехала к себе на ферму: стосковалась по коровам. Нашему брату, биржевым дельцам, этого не понять. Лут – та попроще, как бы это сказать… нет в ней того огонька, изюминки. Хотя, конечно, у нее есть свои достоинства. Нет, я с Жерменой не расстанусь.
Этот эпизод теперь виделся Озирису как очередное приобщение к тесному кругу посвященных. Пересуды, анонимные письма вызывали у него улыбку превосходства, словно он знал некую тайну, в силу которой Жермена могла давать сколько угодно поводов для сплетен, но это лишь украшало ее богатого покровителя.
Эта довольно туманная тайна состояла в нестандартности его любовницы – в ее любви к природе, в увлечении собаководством.
Его спрашивали: «А где Жермена?» Он отвечал: «Я предоставляю ей полную свободу. Ее увлечения – не мое дело».
Лут была потрясена. Не обладая столь гениальной легкостью, она вынуждена была признать, что сестра показала класс.
VII
В таком виде все и оставалось: грязное белье, сигаретные пачки, старые расчески в номере гостиницы. Жаку не было нужды страдать от этого беспорядка. Он его уже не замечал. Он смотрел глазами своей любовницы, которая только так и жила с самого детства.
Скоро беспорядок пополнился новым элементом.
Вот уже три недели Жермена получала дурные вести об отце. Она его не любила и оставляла письма без ответа.
– Видишь ли, – говорила Луиза, – выходить в свет вечерами – наша профессия.
Но Жермена, считая себя более «приличной», смотрела на Луизу немного свысока, и ей представлялось, что лучше скрывать болезнь старика Рато, чтобы не стеснять своей свободы. Она даже себя почти уверила, что мать преувеличивает серьезность положения и волнуется по пустякам.