Двойня для решалы
Шрифт:
Когда всё заканчивается мы оба молчим.
Потом Сашка поворачивает голову, смотрит на меня.
А я…Чёрт, мне так её жалко в этот момент, что я даже теряюсь. Делаю единственное, что кажется правильным. Притягиваю к себе, прижимаюсь лбом к её лобику чистому.
– Я люблю тебя, Сашка…
Глава 44
– Я не хочу ничего слушать, Никит, ты не понял?
Нежный аромат чудесных цветов, что разделяют нас с Лавровым, не даёт сосредоточиться.
Обещала!
Но Никита меня будто не слышит! Его огромные ручищи с силой сжимаются на талии – уже дышать сложно. Предпринимаю отчаянную попытку вырваться, но…
Это нереально! Даже обидно, что я такая мелкая и слабая по сравнению с ним. И в то же время… так хорошо быть слабой…
Стоп! Саша! Никаких слабостей! Он не заслужил!
И слушать я правда не хочу, но…
Никита начинает быстро говорить, рассказывать мне что-то, и по ходу его речи понимаю, что глаза мои округляются всё сильнее.
Меня шокирует его история.
– Что ты несёшь, Никит? Ты о чём? – чувствую, как голос начинает предательски дрожать.
Если это его новая попытка запутать, или запугать меня, то… надо сказать, ему это удаётся!
Сердце взволнованно бухает в груди, потому что Лавров бьёт по самому больному, по последнему, что осталось у меня – доверию к моим самым близким людям.
Впрочем, он, ведь всегда так поступает… Наносит сокрушительные удары, не давая опомниться. Как боксер на ринге.
– Ты и сейчас мне не поверишь, да, котёнок? – смотрит с такой тоской, будто это не он сейчас разрушает мою веру в мужа и лучшую подругу, а я ему больно делаю…
Не дожидаясь ответа, Никита подхватывает меня за талию и тащит к машине.
Несмотря на ошеломительные новости, которые он только что на меня обрушил, я сопротивляюсь, как могу! Но… куда там! Удары моих кулаков по широченной груди – как слону дробина!
В машине Никита без промедления достаёт свой телефон и включает какую-то запись. Я скептически складываю руки на груди, всем своим видом показывая, что верить в его бредни я не намерена! Однако… не слушать разговор я не могу…
По мере того, как мужчины на записи выдают новые факты, я чувствую, как в груди всё скручивается в неприятный комок.
Ксюша… Как? … Не могу поверить! Нет! Нет… этого просто не может быть!
А потом доходит очередь и до Андрея… глаза начинает жечь, когда я слышу признание допрашиваемого…
Андрей врал мне всё это время? Мой Андрей? Тот, который мне в рот заглядывал сначала? Который клялся в любви, убеждал, что я самая-самая, и что беременность моя вовсе не помеха, и детей моих он будет любить?
Пять лет… пять ужасно долгих лет, пока я считала его своим спасителем, жалела, пыталась хоть что-то почувствовать, потом трепела его унижения, потому что думала, что всем в своей жизни обязана ему… А он…
Мой муж врал мне…
Прикрываю рот ладонью, больше не в силах справляться с собственными чувствами. Мне хочется выть от боли… Закрыться от всего мира. Чтобы никто не видел моего поражения… я… я просто не хочу во всё это верить… неужели я могла быть настолько слепой?!
Когда запись заканчивается, мне даже говорить не хочется. Я поражённо смотрю перед собой в одну точку.
Что же теперь делать? Весь мир перевернулся за какой-то час… Свет стал тьмой, а белое – чёрным… Сердце и чувства словно под анестезией…
Уже не смахиваю стекающие по щекам слёзы. Сейчас мне всё равно, как я выгляжу… Чувствую себя растоптанной… униженной… глупой…
Поворачиваю голову и встречаю взглядом с Никитой, который тоже молчит. В его глазах я не нахожу ни капли осуждения своей глупости… в них столько сочувствия, что мне отчего-то хочется плакать ещё сильнее…
Потом Никита берёт меня за руку, притягивает к себе и очень нежно говорит:
– Я люблю тебя, Сашка… - вздыхает, прижимается лбом к моему. – Всегда любил. Кажется, ещё до нашей первой встречи уже любил только тебя. Ждал такую, как ты, понимаешь? А потом, когда потерял тебя долго пытался эти чувства заглушить, искоренить. Думал, они меня слабым делают… Какой же я был идиот! Просто слепец!
Он грустно усмехается, и я тоже отчего-то усмехаюсь… Смех сквозь слёзы получается.
Я ведь тоже… все эти пять лет… любила, пыталась забыть… Казалось, уже вычеркнула, победила эту страсть, и…
– Мы оба с тобой дел наворотили, Никит…
– Да… наворотили, - соглашается он, прижимая меня к своей широкой и горячей груди. – Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня… За эти пять лет… за то, что отпустил тогда…
Я задыхаюсь от переизбытка противоречивых чувств. Хочется одновременно и плакать, и смеяться! И на шею ему броситься и одной побыть…
Собираю в кулак остатки воли, уткнувшись носом в область его сердца. Слышу его взволнованный стук и выдыхаю:
– Никит, нам нужно всё обдумать.
– Мне обдумывать точно ничего не надо, - отзывается он. – Я знаю, чего хочу!
Его жар и напористость заставляют меня снова невольно улыбнуться. В этом весь Никита… всегда всё знает! Пять лет назад знал и сейчас тоже вот знает…
Он ласково проводит пальцем по моим губам, слегка сминает, а потом обводит по кругу… Ласкает, а потом нежно целует, снова заставляя меня трепетать…
– Стой… - дыхание сбивается. – Погоди…
Никита тяжело вздыхает и замирает. Всё ещё крепко обнимает, но уже не целует.