Двуглавый орел
Шрифт:
Мы держались на высоте около пятидесяти метров, я внимательно разглядывал в бинокль поверхность моря. Мы пролетали зону поиска в длину до конца и разворачивались для следующего прохода, как пахарь на поле. Внезапно Нехледил схватил меня за руку и взволнованно указал вниз. Я перегнулся через него над панелью управления, чтобы взглянуть.
По поверхности моря, отражая бледный солнечный свет переливчатым, как у павлиньего пера, блеском, расплывалось масляное пятно. Что ж, вот и субмарина — где-то под нами, из её бака на поверхность просачивается горючее. Теперь оставалось только ждать, пока она не поднимется на поверхность. Я проверил топливный датчик — три четверти бака. Это добрых четыре часа.
Нас охватил азарт погони. Что касается меня, я решительно настроился следовать за лодкой, как ищейка, пока не опустеет бензобак, даже если это означало приземление на море и буксировку обратно. Я не собирался упускать такой шанс из-за какого-то бабьего беспокойства по поводу возвращения. Нехледил проверил координаты по компасу, а я отстучал сообщение:
— L149 — 8:56 — сектор 167 — Только что обнаружили масляное пятно от подводной лодки. Преследуем. Высылайте подкрепление.
Спустя несколько минут пришёл ответ:
— Удачной охоты. Миноносец вышел из Луссина.
Теперь мы намеревались следовать за нефтяным пятном. Оно могло исходить только от подводной лодки, расползаясь по поверхности моря как след от улитки, милю за милей отмечая на поверхности бесшумный ход лодки в глубине.
Мы затаили дыхание, каждую минуту ожидая увидеть размытый силуэт корабля, поднимающегося к поверхности, чтобы осмотреться. Но через сорок минут в голову стали закрадываться некоторые сомнения. Мы ведь уже пролетали над этим скоплением водорослей? Я проверил направление по компасу. Нехледилу пришла в голову та же мысль — я увидел, как он заглядывает в свой блокнот, потом смотрит на компас, потом на панель управления. Понимание произошедшего одновременно поразило нас обоих — последние три четверти часа мы фактически летали круг за кругом по одной и той же огромной окружности около четырёх миль в диаметре, и сейчас делали восьмой или девятый виток.
Я оглянулся назад и с ужасом понял, что являлось настоящей причиной появления этого масляного пятна! Из-под двигателя сочилась тонкая чёрная струйка, воздушный поток от пропеллера распылял ее, а ветер уносил назад. Мы шли по своему собственному следу, как собака, которая гоняется за привязанной к хвосту консервной банкой.
Я посмотрел на указатель давления масла — стрелка переместилась почти на ноль. У двигателя "Мерседес" в 160 лошадиных сил — восемь литров масла в отстойнике и ёмкость с чистым маслом под нижним крылом, содержащая ещё шестнадцать литров. Насос подаёт масло из этой ёмкости при каждом повороте коленчатого вала и возвращает столько же использованного масла обратно в ёмкость. Дренажный вентиль под отстойником, очевидно, открылся из-за тряски в полёте, и вместо циркуляции масла насос в каждом такте выбрасывал наружу немного крови из сердца двигателя.
Предпринимать что-либо было уже слишком поздно — за час или даже больше такого разорванного цикла оба бачка, и отстойник, и ёмкость, видимо, почти сухие. Я проверил датчик температуры воды и увидел, что она почти кипит, двигатель перегрелся. Я даже слышал, что он уже начинает сбоить. Нам оставалось только поблагодарить судьбу за то, что мы сидим в летающей лодке, по воде бежит лишь лёгкая зыбь, а к нам уже направляется миноносец.
Я наскоро послал сигнал SOS, передал наши координаты и сказал, что у нас аварийная посадка на воду из-за отказа двигателя. И тут вспомнил про бомбы. В самом начале погони я перегнулся через борт, снял защитные крышки и взвёл предохранители. После того как кальциевые взрыватели приведены в состояние готовности, они больше не безопасны.
Они взорвутся от малейших брызгов солёной воды, поэтому их нужно сбросить до приземления. Я положил руку на рычаг бомбосбрасывателя. И тогда увидел, что примерно в миле от нас в западном направлении двигается низкое судно с дымящейся трубой посередине, его неясные контуры расплывались перед глазами из-за моросящего дождя. Сердце подпрыгнуло от радости — это наверняка наш миноносец. Нехлелил развернулся в его сторону, а я выстрелил сигнальной ракетой, чтобы привлечь к нам внимание, потом потянул рычаг бомбосбрасывателя, почувствовал, как аэроплан мгновенно взмыл вверх, избавившись от бомб, и увидел огромный всплеск воды за кормой.
И поднялся аэроплан как нельзя вовремя — двигатель кашлял и запинался, а из клапана радиатора, расположенного над нами, брызгала кипящая вода.
Мы попытаемся опуститься на воду неподалеку от миноносца, чтобы лёгкий ветерок относил нас в его сторону, а не в другую, и с корабля спустят шлюпку. Только когда мы оказались уже почти прямо над предполагаемыми спасителями, я понял — что-то не так. Это был совсем не миноносец, даже не австрийский корабль, а то, что я принял за сигнальные ракеты, на самом деле оказалось трассирующими очередями пулемётного огня в нашу сторону — к счастью, не особенно меткого.
По крыльям аэроплана защёлкали пули. Мы пролетели прямо над таинственным кораблем и наконец приземлились на воду метрах в восьмистах от него. Когда я обернулся, пытаясь разглядеть, что же это всё-таки такое, то увидел подводную лодку на паровой тяге [40] . Теперь она опустила трубу и погружалась в воду.
За десять секунд лодка исчезла, словно призрак, оставив в доказательство своего существования лишь клочья пены. Вот, значит, как — подводная лодка, на которую мы устроили охоту, всё-таки существует, это одна из французских паровых лодок класса "Вентос", которые с переменным успехом действовали в Адриатике уже два года. Мы с Нехледилом ждали дальнейшего развития событий. Может, они покинут сцену так же быстро, как появились, позабыв о нас? Или поймут, что мы совершили вынужденную посадку, и вернутся — всплывут и возьмут нас в плен?
40
Оригинальные двухкорпусные субмарины, спроектированные М. Лобефом. Вступили в строй в 1908-1911 годах. Для своего времени были весьма удачными кораблями, обладавшими хорошей мореходностью и мощным вооружением, однако из-за наличия паросиловой установки время перехода из надводного положения в подводное было слишком большим.
Вышло так, что они не сделали ни того, ни другого. Лодка находилась под водой с минуту, потом внезапно всплыла снова почти в том же месте с шумным всплеском и брызгами, рассекая носом воду, опять погрузилась и снова всплыла, качаясь из стороны в сторону. Мы зачарованно наблюдали. Через несколько секунд вся передняя часть субмарины уже торчала из воды под углом примерно в сорок пять градусов.
Вскоре она приняла почти вертикальное положение, как играющий кит, и зависла примерно на пару минут, медленно покачиваясь. Потом внезапно открылся передний люк и люди горохом посыпались в воду. Вслед за ними из люка вырывалось зловещего вида желтоватое облако — я понял, что это хлор из батарей, залитых морской водой. Ещё через минуту всё закончилось — нос подлодки скрылся под водой в бурлящих пузырьках воздуха, на месте ее последнего погружения остались только обломки и головы пловцов.
Я уверен, что не мы были виновны в гибели подлодки — наши бомбы упали в доброй тысяче метров от неё. Нет, единственная причина случившегося, которую я мог представить, в том, что они запаниковали, увидев наше приближение, и стали погружаться с открытым люком. Этого достаточно, чтобы погубить любую субмарину, и тем более паровую лодку с телескопическим дымоходом и множеством вентиляционных труб.
Мне представилась отличная возможность в этом убедиться, поскольку я сам чуть не утонул на точно таком же корабле "Реомюр" во время визита в Тулон перед войной, когда кусок коряги забил нижнюю часть трубы дымохода во время демонстрационного погружения. Кроме того, в конструкции этих французских лодок мне особенно запомнилось легкомысленное пренебрежение логикой и здравым смыслом.