Двуглавый орел
Шрифт:
После начала войны, когда австро-венгерскую армию основательно побили русские и сербы, власти запаниковали и стали сотнями арестовывать чешских националистов. Многих из них по сфабрикованным обвинениям повесили по приговору военных судов, а оставшихся поспешно отправляли в концентрационные лагеря, в Австрию. Отца Нехледила признали виновным в шпионаже и приговорили к смертной казни, но он обманул своих палачей — умер в тюрьме от тифа.
Его мать и младший брат оказались в лагере в Стейнфельде недалеко от Вены. Но худшее было впереди. В начале 1915-го стало известно, что старший
Нехледила вызвали в военную прокуратуру и провели несколько весьма неприятных допросов, касавшихся его участия в деятельности "Сокола". В конце концов его вернули на службу, но дали ясно понять, что не спустят с него глаз.
В результате ко всему чешскому, вплоть до грампластинки с музыкой Дворжака, он испытывал слегка истерическое отвращение, как к паукам или осам. Между нами установилась негласная договорённость никогда не упоминать любые национальные политические вопросы и даже не говорить о родных городах.
Это кажется лицемерным, и, полагаю, в некотором роде так и было. Но поймите, что мы, жители Центральной Европы, мастерски освоили искусство частичной амнезии и очистки сознания от всего неудобного для власть имущих. Как в той старой шутке:
— Бабушка, а где ты родилась?
— Тише, детка, не смей говорить о политике.
Тем не менее, я был рад наконец вернуться к службе среди тех, кого я понимал, с кем говорил на одном языке. Массовое уничтожение старого офицерского состава австро-венгерской армии в 1914 году привело к пополнению его офицерами-резервистами, но военно-морской корпус до сих пор избегал тяжёлых потерь, и потому сохранил предвоенный менталитет. В жалкой и крохотной хибарке в Луссине я чувствовал себя гораздо комфортнее, чем среди однополчан в Капровидзе.
Официально на L149 Нехледил числился пилотом, а я — наблюдателем.
Но на самом деле мы не так уж чётко разделяли обязанности. Я обучился на пилота в 1912 году, летал на нескольких лодках, тогда только появившихся на флоте, подтверждение тому— моя серьёзно раненная нога, которую я повредил при крушении одной из них в Аббации, в 1913 году. С тех пор я не особенно много летал, но навыки у меня остались, а значит, мы с Нехледилом, по крайней мере, могли разнообразить монотонное патрулирование над серо-стальным зимним морем, меняясь местами каждый час.
Я выяснил, что среди летающих лодок "Лёнером" относительно легко и приятно управлять — она хорошо сбалансирована и послушна, так что не приходится проводить добрые четыре-пять часов полёта, отчаянно вцепившись в штурвал, чтобы держать высоту.
Несмотря на это, сопровождение конвоев оставалось удручающе унылым занятием, больше подходящим для водителя венского трамвая, чем для лётчика, участвующего в мировой войне. Перед рассветом — привычная проверка машины в ангаре, потом полусонный наземный персонал выкатывал её наружу на специальной тележке и спускал по бетонному стапелю, так что в результате она сидела на воде, как чайка. Взлет был самой сложной частью всей операции.
Корпус лодки, хрупкий, как спичечный коробок, имел в носовой части неглубокое V-образное сечение, но остальное днище было плоским, поэтому на ветру лодку трепало, как бумажный пакет. Если матросы, удерживавшие причальный трос, отвлекались, внезапный порыв боры мог вырвать у них аэроплан, унести по воде через бухту и бросить на скалы на другом берегу.
После того как лодку благополучно спускали на воду, Нехледил и я подгребали к ней на шлюпке и взбирались на борт. Мне, как наблюдателю, приходилось запускать двигатель.
Я всегда приступал к этой процедуре с некоторым беспокойством. Чтобы запустить шестицилиндровый двигатель, надо было с усилием потянуть на себя рычаг, стоя на ограждении кабины. Это могло привести к неприятным последствиям — если при запуске слишком крепко держать пусковой рычаг, легко вывихнуть запястья.
Когда двигатель запускался и аэроплан натягивал причальные канаты, я усаживался и проверял рацию, выстучав несколько слов азбукой Морзе и дождавшись ответа от наземной радиостанции в форте Луссин. Потом, если всё в порядке, Нехледил тянул ручку газа, сигналил наземной команде отпустить канаты, и мы начинали разбег.
Полагаю, французский глагол d'ecoller, "отрываться от земли", вероятно, придумал пилот летающей лодки. В спокойную погоду лодка, казалось, прилипала к воде, как приклеенная, и чтобы поднять её в воздух, требовалось значительное усилие. Однако зимой такой проблемы не существовало — обычно дул ветер, и мы прятались за ветровым стеклом от летящих брызг, пока лодка с грохотом разбегалась, рассекая волны, и неслась по фьорду сквозь подхваченные ветром клочья пены.
Мы поднимались в воздух, потом разворачивались над входом в почти полностью окруженную сушей гавань и направлялись на север, к месту встречи с конвоем.
Мы встречались либо у маяка на мысе Порер, если конвой шёл из Полы, или, что случалось чаще, у северной оконечности острова Черзо, если конвой двигался на юг, из Фиуме через пролив Меццо и Кварнероло, между внешним и внутренним поясами островов. Нас ждали там, в облаке бурого лигнинового дыма, шесть или семь торговых судов и пара небольших военных кораблей сопровождения.
Когда мы приближались, я запускал ракеты — условный сигнал, потом включал рацию, чтобы связаться с радистом на борту эскорта. Мы летали кругами над конвоем, пока суда перестраивались, отпускали аэроплан, сопровождавший конвой от Фиуме, и на следующие четыре часа погружались в неизбежную скуку.
Пароходы тащились под нами на своей обычной скорости в пять-шесть узлов — и это при хорошей погоде и отсутствии встречного ветра, плелись, как вереница престарелых пенсионеров на почту. Рулевые на судах с трудом справлялись с изношенными механизмами, стараясь держаться на курсе.
А я в это время оглядывал море через цейссовский бинокль, отмечая острова, которые мы проходим — Черзо, Плавник, Арбе, Долин, Луссин, Асинелло, Паго, Скарда, Селбе, Ульбо, Премуда, Меледа... Иногда мне казалось, что такое изобилие островов у побережья Далмации говорит о душевном расстройстве Творца. Вряд ли кому-то в здравом уме могли понадобиться острова в таком количестве...