Двуликий бог. Книга 2
Шрифт:
Как только повелитель вошёл с ними в зал совета, где заново собравшиеся верховные боги ожидали его возвращения, как сияние вдвое ярче жарких лучей Соль озарило его. Он возложил тончайшие диковинные нити на остриженную голову богини плодородия, что со стыдом и скорбью скрывалась за плечом сына Одина, и, клянусь, они заструились по её плечам точно золотой водопад и тотчас приросли к голове, словно родные, делая её только милее и краше.
Словами не передать, моя госпожа, как обрадовались и возликовали асы и асиньи, как взволнованно встрепенулась и ожила прекрасная Сив, как тотчас смягчился отходчивый громовержец. Только Всеотец восседал на своём троне с непоколебимой суровостью, смотрел строго и грозно, ничего не забыв. Но, говорят, на этом чудеса не закончились, госпожа
Мне не довелось ещё увидеть его, но говорят, оно сияет холодным светом, точно лунный луч, что шлейфом тянется за Мани. Имя копью Гунгнир. Его бог огня преподнёс Всеотцу взамен его излюбленного посоха-копья. Пусть сожгут лжеца искры Муспельхейма, но, говорят, никто прежде не видел господина таким покорным и обходительным, как когда он преклонил колено перед Всеотцом, передавая бесценный дар. Суровый лик Одина тронула прежняя благосклонная улыбка, а взгляд грозного глаза — былая симпатия и привязанность, — Варди замолк на миг, чтобы перевести дыхание. Захваченная его рассказом, я пододвинула слуге кубок с водой промочить горло.
Начало повествования бойкого стражника сильно обрадовало меня: я была спокойна за богиню плодородия и гордилась ловкостью остроумного супруга. Это было очень дальновидным и находчивым с его стороны — задобрить рассерженного и разочарованного в побратиме Всеотца. Я знала, каких усилий стоило гордецу-Локи признать свою неправоту хотя бы в угоду собранию верховных богов, склониться перед кем-либо, будь то даже владыка Асгарда, проявить смирение. Мой непревзойдённый льстец, он был способен прокрасться в сердце кого угодно, не только недоверчивого цверга, но и мудрого отца асов, к каждому умел он найти подход, если только того желал. Тем не яснее, однако, становилось его жестокое и вероломное наказание. Набрав в грудь побольше воздуха, Варди, между тем, продолжал:
— Всеотец остался очень доволен столь полезным для Асгарда даром, взгляд его прояснился. Но и это не всё, госпожа моя. Дождавшись, пока возбуждение асов утихнет, повелитель достал из своих одежд крошечное судёнышко, что умещается на ладони. Таких чудес, признаться, никто не видал прежде. Это самый настоящий корабль, имя которому — Скидбладнир. Он меняет свои размеры и может быть так просторен, чтобы вместить целое войско. Судну этому всё нипочём, госпожа, оно может ходить по самому бурному морю, и никакой шторм не страшен ему вовсе. Корабль Скидбладнир бог огня вручил Фрейру — повелителю ванов. Говорят, он был немало удивлён, но уж очень рад. С непринуждённым изяществом господин сумел осчастливить всех присутствующих и снова втереться к ним в доверие — асы и ваны ликовали так, что Глядсхейм ходил ходуном и гудел, точно пчелиный улей.
Казалось, боги простили сына Фарбаути, даже могучий Тор повеселел так, что с одобрением хлопнул господина по плечу (боюсь, как бы он не выбил из него дух от избытка чувств), и все с любопытством расспрашивали, как же сумел он выманить у цвергов такие бесценные и нужные вещицы. Я слышал, будто бог хитроумия отвечал своим собеседникам с большой важностью, если не сказать хвастовством. Простите меня, госпожа, я лишь передаю Вам всё, что узнал, в малейших подробностях. Молвил повелитель, что нет никого талантливее и искуснее тех карликов, что водят с ним дружбу и работают по одному его слову, а остальные и неловки, и безобразны. Асы развеселились ещё больше, от одного к другому передавая острое словцо бога огня, и всё тем и закончилось бы, да только… — Варди не сумел договорить. Двери распахнулись, и на пороге залы показалась взъерошенная и смущённая девушка из числа тех, кто в силу своей юности и неопытности только учился прислуживать должным образом и без конца посылался с мелкими поручениями из одной части чертога
Глава 10
Я помню те несколько долгих трудных дней, когда губы лукавого Локи были сшиты, как будто это было вчера. Сказать, что бог огня был зол и вспыльчив — значит не сказать ничего. Но в остальном, я должна признать, он держался с удивительным достоинством и стойкостью. Несмотря на то, что своенравный ас почти не выходил из своих или моих покоев, не терпел прислуги и лекарей, со мной он оставался хладнокровен и невозмутим. Иногда в глазах его вспыхивал тот яростный демонический огонь, которого я боялась, и казалось, жестокий супруг вот-вот замахнётся и ударит меня. Пару раз я даже зажмуривалась или закрывала ладонями лицо, отступала назад, но повелитель снова и снова сдерживал себя, только шумно выдыхая.
Слугам, как мне уже довелось убедиться, везло меньше. Впрочем, вернее будет сказать глупым и неосмотрительным слугам, которым хватало недоумия и смелости лезть под горячую руку бога обмана, пребывавшего в отвратительном, скверном настроении, о чём, без сомнения, знал весь чертог. Тупость и раболепное обожание одинаково бесили Локи в его окружении, и он не щадил ни одних, ни других. Обжигаясь снова и снова, даже самые недалёкие подчинённые хозяина чертога (к счастью, их было не так много) усвоили, что ближайшие несколько дней господину лучше не попадаться на глаза, что бы ни случилось.
Первый день после учинённого в золотых палатах погрома двуликий бог уверенно держался на ногах, и только серая бледность обычно сияющего смуглого лица выдавала его недомогание. Я начинала свыкаться с его зловещей, ужасающей улыбкой и могла смотреть на любимого аса без содрогания. Тем более что чаще всего я была не в силах отвести взгляд от его живых выразительных глаз, которые говорили со мной вместо раненых губ. Я была рада, что его внутренний надлом отступил, и выносливый супруг глядел на меня с прежней решительностью. Я боялась, что если недавнее безразличие ко всему поглотит его, я уже ничем не смогу помочь любимому асу. К счастью, Локи был наделён несгибаемой волей, а если и позволял себе слабость, то лишь затем, чтобы после искоренить её безо всякой жалости.
— Ты не должен быть столь жесток к своим слугам, — в тот вечер, когда Варди так и не успел завершить свой рассказ, мы сидели на веранде моих покоев, провожая взглядом догоравшие лучи заката. — Нет нужды попусту унижать их, особенно если ты сам знаешь не понаслышке, что такое унижение, — Локи обратил на меня взор удивлённых глаз. В алых отблесках заходившего солнца они казались мне драгоценными тёмными корундами. — Я понимаю, ты страдаешь, мой лукавый Локи, мне ясно, что рождает твой гнев, — я протянула ладонь и, едва дотрагиваясь, погладила супруга по щеке, коснулась ярких медных волос, — но поднимать руку на тех, кто зависит от тебя, тех, кто во много раз слабее… Мой повелитель, это тебя недостойно.
Вместо ответа Локи лишь закатил глаза. Уголок его губ дрогнул в презрительной ухмылке, и мужчина тотчас поморщился от боли. Я взглянула на него с ласковым укором. Конечно, никто не любил нравоучений. И уж тем более такой своевольный и независимый ас, как мой супруг. И всё же я знала: с каким бы пренебрежением бог обмана ни относился к моим словам и просьбам, он всё чаще к ним прислушивался. Мне требовалось только заронить нужную мысль в его буйную рыжую голову, и со временем она вызревала сама. Я старалась взывать к совести и разуму бога лукавства при первой возможности, потому что чем старше он становился, тем сильнее огрубевало его сердце. Пережитые потери, предательства, боль, позор, ярость делали его непримиримее и жёстче. Локи становился всё более эгоистичен и всё менее внимателен к окружающим. Подобное отношение начиналось с прислуги, а теперь перекидывалось на асов-друзей и верховных богов. Следующей ступенью должна была стать я. А дальше… Я боялась себе это представить, но дальше шли только наши дети. Если судьба позволит им увидеть свет.