Двум смертям не бывать
Шрифт:
— А ты что же, здесь за главную? Вон как тебя халдеи слушаются…
— Нет. — Жанна отвела взгляд. — Главный здесь Лучок. Но это не имеет никакого значения… Тебя это совершенно не касается!
— Почему, можно узнать?
— Потому что это моя игра! И будет она проходить по моим правилам.
— И на чьей же стороне ты играешь?
— На своей. — Жанна интригующе замолчала и отвернулась. — Но и это не важно! Важно, на чьей стороне ты будешь продолжать игру…
— И что ты предлагаешь? — Косарев насторожился.
Кажется, у нее имелись на него
Он пристально взглянул на свою собеседницу — она молча расхаживала по комнате, скрестив руки на груди. «Поза защиты, обороны», — отметил про себя Косарев, по роду службы знакомый с азами психологии. От кого же она хочет защититься? Кто ей угрожает? Не он же! Ведь она прекрасно осведомлена, что офицеры ФСБ не воюют женщинами, детьми и стариками. Кодекс чести не позволяет!
Напрягая память, он стал вспоминать все, что когда-либо слышал об этой женщине, такой неприступной и напряженной, совершенно беззащитной внешне — одним ударом он мог бы отправить ее к праотцам. Косарев еще во время службы в органах слышал о ней, но не предполагал, что Жанна, та самая девушка, которой он в промозглый осенний денек не позволил свести счеты с жизнью, и Жанна, любовница одного из самых могущественных бандитов в городе, — одно и то же лицо. Годы сильно поработали над ней. Куда исчезла младенческая розовость лица, приглушенный ресницами блеск темно-смородиновых глаз? Некогда умоляюще-потерянный взгляд теперь стал жестким и безжалостным, а глаза лихорадочно сверкали, точно у больной.
В оперативных разработках ФСБ она проходила только как сожительница Лучка и ни в чем особом не была замечена. Правда, номинально Степанкова занимала небольшую должность в охранном агентстве «Элида», но никто не верил, что на самом деле она действительно участвует в планировании операций, в выбивании денег из коммерсантов, в торговле наркотиками и в прочих неблаговидных делах. В спектакле, где все роли жестко закреплены за актерами, ей отводилось место в массовке, толпе, кордебалете. И никто не подозревал, что на самом деле она играла главную роль…
— Я предлагаю тебе тоже играть на моей стороне! — между тем произнесла Жанна.
Косарев молчал. Она раскроет свои карты сама, только не нужно ее торопить.
Жанна неожиданно приблизилась к нему и осторожно коснулась кончиками пальцев его руки. Она была так близко, что пышные волосы задели его лицо, и ноздри взбудоражил слабый запах, исходящий от ее одежды. Это был легкий тревожный аромат, запах чуть увядших гроздьев акации, юга, моря, запах ущербной луны, стоящей над горизонтом… И этот аромат неожиданно обезоружил его, лишая недоверия и злости.
— Ты знаешь, — негромко произнесла она, поднимая к нему лицо. — Может быть, тебе это покажется странным… Но…
Он молчал. Жанна как будто ждала от него вопроса и, не дождавшись, прошептала:
— А ведь я всегда мечтала о таком мужчине, как ты… Еще тогда, помнишь? Мне казалось, что ты тот
Постепенно Косарев перестал понимать, что происходит. Он привык действовать прямолинейно и всегда знал, с какой стороны его поджидает опасность. Но сейчас никакой опасности не было. Были женские слезы, слабость и еле слышный аромат духов, похожий на запах увядшей акации.
Внезапно Жанна положила руки ему на плечи. Ее ресницы были мокры, а в темных глазах явственно блестели слезы.
— Может, мы встретились не случайно, а? Может быть, судьба специально дала нам этот шанс? Может, все еще не поздно перерешить?
Она была так близко от него… И этот дурманящий аромат… Он чувствовал слабость и от ранения, и от их близости, и от ее демонстративной слабости — он так давно не был с женщиной…
— Что ты хочешь? — хриплым голосом спросил Косарев.
Глядя на него долгим взглядом, Жанна произнесла с тревогой и болью:
— Ты ведь знаешь, живым тебя отсюда не выпустят…
— Знаю, — неловко усмехнулся Косарев.
— Тебя ждет мучительная смерть. Я подслушала один разговор… Тебя будут пытать!
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Был слышен гомон птиц за окном, шум ветра в кронах.
— Я не хочу, чтобы ты так глупо, так нелепо умирал. Я не могу допустить этого! — с открытой болью произнесла Жанна и, как бы пытаясь скрыть волнение, закрыла лицо ладонями. — Я не могу, — горячо зашептала она. — Не могу! Не хочу, не хочу, чтобы ты умирал!
— Тогда отпусти меня! — углом рта усмехнулся Косарев.
Его собеседница еле слышно всхлипнула, а потом глухим голосом, точно решаясь на что-то важное, произнесла:
— Давай уйдем вместе…
Она сжала ладонями его небритое лицо и горячо зашептала:
— Послушай меня, Сергей… Я знаю, что у тебя больше никого нет. И у меня тоже, ты знаешь… И я больше не могу так жить! Но поверь мне, что это не лучший выход — умереть от рук бандитов. Я знаю, знаю, как мы можем избежать смерти! Послушай, для них главное — деньги! Если Лучок получит деньги, большие деньги, он отпустит и тебя и меня…
— Где же я возьму деньги? — удивился Косарев.
Ее глаза были так близки от него… Они были так глубоки и влажны. Слабое теплое дыхание, вырываясь из полуоткрытых губ, коснулось его лица.
— Я знаю, где… Точнее, знаю, у кого, — горячо зашептала Жанна, настороженно оглядываясь. — Ты видел мальчика там, наверху?
— Да. — Косарев напрягся, и его собеседница мгновенно уловила это напряжение.
— Это сын миллионера Морозова. Его убили, а все деньги забрала его жена. Сейчас она скрывается где-то в Москве. Кажется, она кого-то наняла, и у нас уже завалили полбригады. В таких условиях Лучок не захочет войны. Он согласится на часть денег, чтобы только выйти из дела. Если саму Морозову не найдут… Что ждет ее сына, ты можешь догадаться сам. Мне страшно даже думать об этом!