Двум смертям не бывать

Успенская Светлана Александровна

Дед погладил внука по голове и назидательно произнес:

— Смотри, что делают с непослушными рабынями. Учись! Все, все это, — он обвел рукой и глухой квадратный двор, и разморенных жарой собак на привязи, и стены обшарпанного дома, — все будет принадлежать со временем тебе!

— Когда? — с любопытством спросил мальчик.

— Скоро, Рувим… Я умру, и после меня все перейдет к тебе. Ведь ты единственный мужчина в нашем роду, кроме меня! Твоя мать не сможет всем этим управлять одна. Да и не женское это дело, здесь нужна мужская рука. А пока иди, играй!

И мальчишка обрадованно оторвался от ноги деда и поскакал на улицу, где его давно поджидали приятели, чтобы вместе дразнить соседскую собаку,

славившуюся отвратительным нравом. О страшной ведьме с черными пальцами он больше не думал.

После возвращения из карцера Жанну определили на кухню, где она должна была помогать готовить пищу для гостей и убирать посуду. Хозяин надеялся, что в адской жаре, возле раскаленных котлов с кипящим жиром, в утомительной работе от зари дотемна, под грозные окрики злобной старухи, от чувствительных тумаков, щедро раздаваемых поваром, она или сдохнет, или окончательно поправится. И тот и другой выход устраивал отставного капитана. Если непокорная рабыня испустит дух от непосильной работы и побоев — хорошо, меньше хлопот. Если выживет — тоже неплохо, хоть немного компенсирует затраты хозяина на свое содержание. Тогда можно будет продать ее за бесценок дальше, в глухую горную провинцию, где в бедных семьях каждый работник на счету и где даже такой уродке будут рады!

Конечно, убивать своими руками то, что может принести в дальнейшем хоть какую-то прибыль, рачительный Рувим не хотел. Конфликт с клиентом, которого порезала строптивая проститутка, был улажен по-свойски — извращенец находился с Рувимом в некотором родстве и, кроме того, был его старым товарищем по морским походам, да и пострадал он не очень сильно, так, несколько шрамов. А ведь шрамы только украшают настоящего мужчину!

Девушку отправили в кипящий огнем кухонный ад, полный острых запахов перца и ванили, соленым потом и тяжелой работы, мир, в котором крепкие тумаки полностью заменяли еду, а щипки злобной старухи в конце рабочего дня казались долгожданной наградой. Спальной комнатой ей служила подстилка в чулане, рядом с гроздьями лука, банками с гвоздикой, имбирем и мускатным орехом. К полуночи, когда дневная жара наконец спадала, а кухня затихала до утра, эта жалкая подстилка казалась самым вожделенным ложем на свете! Ведь старуха будила девушку раньше всех, в четыре утра, заставляла таскать к плите тяжеленные котлы с водой и драить закопченную посуду, покрытую толстой коркой жира.

Но Жанна не сдохла, как рассчитывали все вокруг. Она выжила. Правда, ее тело теперь украшали багровые безобразные шрамы, и не нашлось бы, наверное, мужчины, который бы пожелал эту чернавку, покорно гнувшую спину с утра до позднего вечера. Девушка трудилась как автомат, безропотно выполняя приказания повара и старухи. Со стороны могло показаться, что после всего случившегося ее психика сломлена, воля подавлена. Но тот, кто думал так, плохо знал Жанну Степанкову. Впрочем, она сама еще плохо знала себя.

Рувим-младший, внук старого толстого Рувима, хозяина портового кабака, по ночам превращавшегося в бордель, в своей небольшой семье, безусловно, считался идолом. Ему было восемь лет, и он ни в чем не знал отказа. Все его прихоти безоговорочно выполнялись. Он не учился в школе. Да и зачем? Ведь ему предстояло стать хозяином борделя и продолжить дело своего деда. Главным для мальчика признавалось умение считать турецкие лиры и американские доллары, а это умение, как известно, турки наследуют с молоком матери. Когда мальчуган жил у деда, он целыми днями носился босиком по городу вместе с пацаньей стаей, дрался, дразнил собак, клянчил у туристов и заезжих моряков деньги в порту и изредка подсматривал в щелочку за темной таинственной жизнью проституток и их клиентов, тайком теребя свою рано проснувшуюся плоть.

Изредка

в доме появлялась его мать, приятная скромная женщина с глубокими темными глазами, одетая в европейскую одежду, в которой все равно угадывался неуловимый турецкий акцент. Несколько лет назад она овдовела и теперь работала менеджером в магазине, живя у своей тетки и ухаживая за ней в надежде на небольшое состояние и дом, который достанется ей после смерти родственницы. Мать маленького Рувима, как и положено нормальной турецкой матери, обожала своего сына. Она задаривала его подарками и сладостями, бесконечно целовала и тискала при встрече, пока старый Рувим не начинал ворчать: мол, не к лицу настоящему мужчине телячьи нежности! Мальчугана в доме обожали буквально все. Старуха Ханума — потому что это был ее единственный внук, и он заменял ей собственных детей, которых у нее никогда не было. Охранники — потому что надеялись через мальчишку лишний раз подольститься к хозяину, девочки из заведения — потому что таким образом они реализовывали свой нерастраченный материнский инстинкт.

Рувим частенько слонялся на кухне, пытаясь полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Повар, толстый потливый турок с двойным подбородком и темными мешками под глазами, в шутку шикал, когда мальчишка утаскивал из-под его носа здоровенный кусок сырого мяса, чтобы подразнить им соседских собак. Старая Ханума совала ему в руку сладкие куски и, притворно грозно шипя, выпроваживала гулять. Вскоре Рувим свел близкое знакомство и с новой кухонной работницей, с той, что целый день таскала тяжеленные котлы и драила посуду. Эта женщина привлекла его тем, что умела показывать карточные фокусы, — Жанна выучилась им во время отсидки в тюрьме. Мальчик теперь частенько пропадал в каморке возле кухни, следя восторженными глазами за тем, как колода карт, повинуясь таинственным законам, внезапно рассыпается в воздухе и аккуратно ложится в правильные ровные стопки…

Когда малыш исчез, никто из обитателей портового кабака поначалу и не заметил этого. На кухне, как всегда, кипела работа — вечером ожидался большой наплыв посетителей, ведь в порт прибыла целая эскадра военных кораблей. Кто-то из девочек занимался клиентами, кто-то просто отсыпался наверху. Хозяин целый день пропадал в порту — договаривался о поставке новой партии товара с контрабандистами, особенно упирая на то, чтобы «рашен герлз» ему больше не предлагали, больно строптивы. Когда мать юного Рувима забежала на минутку к отцу, чтобы вдоволь насладиться общением с сыном, дома она его не застала. Женщина не удивилась этому. Она села на пороге и принялась вглядываться в пыльное дрожащее марево горячего воздуха, волнами поднимавшегося над дорогой.

К вечеру вернулся из порта довольный Рувим-старший — ему обещали на следующей неделе доставить двух чернокожих девиц из Марокко. Солнце опустилось совсем низко, грозя закатиться за гору, посетители кабака, ирландские матросы, заорали какую-то песню на странном диковинном языке… На втором этаже дома вовсю шла работа — простыни девушек были мокры от трудового пота. Мальчик не возвращался.

Солнце село, горы стали черно-фиолетовые, а над Трабзоном зажглись пронзительно-острые, как крупинки льда, звезды. А маленького Рувима все не было!

Тогда забеспокоились все. Целая процессия из домашних и охранников с фонарями двинулась на поиски мальчишки, надеясь, что тот просто зашел слишком далеко и не успел вернуться до темноты. Или, может быть, заблудился?

Процессия вернулась назад ни с чем.

Только под утро старая Ханума обнаружила на пороге дома смятый клочок бумаги, в котором на жуткой смеси английских и турецких слов сообщалось, что мальчик похищен и за него требуется выкуп. В полицию неизвестные похитители советовали не обращаться, иначе ребенок больше никогда не увидит ни своего деда, ни свою мать.