Двум смертям не бывать
Шрифт:
— Ну, садитесь скорей, будем завтракать, — примирительно обратился Тышкевич к Марусе и Лиде.
— Не хочу. Я не буду! — сказала Маруся.
— Это как: «я не буду?» Безответственнейшее заявление, — усмехнулся Тышкевич, хлебая из миски и поглядывая на Марусю и на Лиду смеющимися, понимающими глазами. — Ну, не будешь, тогда оставайся голодная.
— И останусь! У вас не спрошусь! — дерзко, гневно, сквозь слезы сказала Маруся и бросилась к двери, схватив с вешалки телогрейку. — А вы тут подавитесь! — уже сквозь рыдания прокричала она.
— Гм… К Анюте пошла! Вырабатывать в себе нежность, — заметил Тышкевич. — Для нее это очень полезное дело. А ты, Лида, ешь, не расстраивайся. Жизнь — явление сложное, как гласит диалектика. Все рождается в напряженной борьбе… Между прочим,
— От кого? — Лида глянула недоуменно, но сразу же догадалась. Ее сердце забилось настойчиво, учащенно.
— Это… как бы точнее сказать, — протянул осторожно майор. Он сейчас улыбался ей не глазами, не ртом, а какой-то суровой морщинкой лица возле губ. — Скажем так… Ну, из штаба дивизии…
Сложив на коленях лодочкой руки, Лида долго сидела безжизненно, без движения. Грустно, тихо спросила:
— А зачем мне… привет?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю, — сказала она. — Мне не нужно приветов.
И потом, отвечая на вопросы Тышкевича и Федотова — он приехал тотчас после завтрака, — разговаривая с Ямановым — как прошла через линию фронта, по каким неизвестным ему, незнакомым тропинкам, Лида мысленно всякий раз возвращалась к комдиву с его неуклюжим приветом. Неужели Степан Митрофанович не осмыслил, что этим ее оскорбил? Всего-навсего только привет. Как ничтожно, как мало! А ей нужен он весь и вся его жизнь и любовь — до конца…
— Вы встречались с Еленой Кузьминичной Свириной? — спросил, снова вернув Лиду на землю, Федотов. Он дымил своей трубкой, кутал в сизые кольца посиневшие губы и нос.
— Да. Она обещала во всем помогать.
— Хорошо. Это нам пригодится. Еще раз пойдете?
— Если нужно — пойду.
— Ну, пока отдыхайте. Мы скажем тогда…
Глава седьмая
1
Принесенные Лидой и Ямановым сведения заставили Шерстобитова и весь его штаб глубоко озаботиться. Враг почти повсеместно начинал укрепляться, и как следует, основательно. Однако наступления на Александровку никто не отменял. Наоборот, командарм, выслушав по телефону доклад командира дивизии, подтвердил свое решение: «Степан Митрофанович, приказ есть приказ! Надеюсь, вы поняли?..»
Штаб дивизии ходит с утра ходуном.
«И-эх закружилось, а-завертело-ось…» — безнадежно фальшивя, напевает на кухне, у печки, Венька Двойных, начищая свой новенький ППШ, а полковнику Шерстобитову — трофейный «шмайссер».
Беспрестанно звонят телефоны. Вбегают посыльные и связные, к крыльцу подъезжают коннонарочные с пакетами, офицеры связи. Отряхивая с шинелей и полушубков хлопья снега, в дверь входят с дублеными стужей лиловыми лицами командиры и политработники из полков, начальники служб, танкисты, минометчики, саперы, артиллеристы. Они сипло, простуженными голосами докладывают Шерстобитову о прибытии, жмутся к печке, снимают с бровей и усов, с седых, в куржаке нечесаных чубов капли влаги, вытирают ладонями планшеты и сумки и закуривают, хотя дым и без того висит в избе непроглядной, слоистой пеленой.
— Что? Война продолжается?
— Выходит, что так.
— А Гитлера-то не споймали?
— Споймают, браток, обязательно кто-нибудь да споймает. У нас, из Семеновских болот, мы Берлин уже наблюдаем…
Побывавшие не в одном бою плечом к плечу командиры подразделений рады встрече, хотя и такой — деловой, очень краткой, — подшучивают друг над другом.
— А ты что это, Витенька, вроде опух? — допытывается за спиной у старших молоденький рыжеусый гвардеец-танкист, обращаясь к тяжелому, косая сажень в плечах, то и дело прикрывающему зевок лысеющему саперу. — Много спишь на хозяйской перине, а? Ты хоть опытом поделился бы, чего видишь во сне?
Тот смущенно разглаживает ладонью измятую щеку.
— День рожденья справлял…
— А меня и не позвал! И другом еще называешься!
— Да чего там! — сапер вяло машет рукой. — Так, восприняли по сто грамм перед ужином… От чоху, от гомозу и от жениной журбы… Рассказывать не о чем!
— Оно и видать, что рассказывать не о чем!
— Сроду не брехал… А тем более насчет выпить и закусить.
Получив приказ командарма, Шерстобитов, комиссар дивизии Диденко и временно исполняющий обязанности начальника штаба подполковник Смирнов не день и не два сидят над картой, изучая ее, раздумывают, вызывают по очереди командиров полков: Тышкевича, Подкорытова, Огольцова и «бога войны» Хамидуллина, человека спокойного, умного, дерзкого. Надо спешить, исхитряться, чтобы выманить немцев на лютый мороз, а потом гнать и гнать их с высот, с лесистых холмов на равнину, в глубь болот, пока строящиеся фашистами окопы, укрытия для батарей, аппарели для танков, жилые бункера для солдат и офицеров еще не завершены, а лесные завалы еще не заминированы, а отдельные узлы сопротивления еще не увязаны общей системой огня. Гнать и гнать. Пока не раскисли дороги, не тронулись реки… Вот тогда уже все. Тогда с пушками, с танками да с обозами без авиации никуда уже не пройдешь. Даже если прикажут…
— Я спланировал артподготовку очень мощную, по короткую, — доложил на одном их ночном совещании подполковник Смирнов. На что Шерстобитов откликнулся утомленно.
— Ну, Павел Иванович! — сказал он, чуть растягивая слова, с большим недовольством: — А откуда вы возьмете такое количество орудий, чтобы сделать артподготовку короткой, но мощной? А главное: боеприпасов? — Он взглянул в подготовленные Смирновым бумаги, протянутые ему, и мрачно нахмурился, пояснил свою мысль: — За то время, какое вы отводите артиллеристам на артподготовку, огневые точки противника останутся неподавленными. А потом вы, по-моему, уже знаете, что фашисты опять отведут от переднего края солдат в глубину обороны. А когда пушки смолкнут, снова выведут к пулеметам и минометам. Ну и что это будет? Вы подумали? Это будут большие потери у нас, наступающих. — И он пошутил без тени улыбки, только косо взглянув: — А ведь нам и так… терять нечего… Вот ваш план! — Шерстобитов умолк и долго молчал. Начал снова спокойней: — Нет… Я думаю, планировать нужно иначе. Обмануть немцев. По-моему, нужно тоже начать строить свою оборону. У них на глазах. На виду. Пусть немножечко успокоятся. Боевое охранение у них, как разведчики говорят, не везде одинаково бдительно. Вот мы и планируем наступление ночью, без артподготовки. Одной частью войск. А другой частью войск… — и он снова задумался, поглядел на Диденко с глубокой серьезностью. — То есть тут нужно крепко подумать.
И он встал с табурета и, заложив руки за спину, долго расхаживал по избе в нереальном, химическом свете карбидной лампы. Ремни, туго стягивающие его плечи и узкую талию, при каждом движении чуть поскрипывали. Старший батальонный комиссар и подполковник внимательно, зорко следили за каждым его поворотом.
— А другой частью войск? — спросил осторожно Диденко.
— А другой частью войск… — Шерстобитов опять повернулся, наклонился над картой. — Понимаешь? Нам нужно создать сильный сводный подвижной отряд. Из лучших бойцов, из разведчиков, из саперов. Оборудовать специально волокуши, полозья для орудий и минометов, лотки для снарядов. Дать всем лыжи и автоматы. И хоть с тем же Ямановым… — Он подумал о Лиде, но ее не назвал. — И хоть с тем же Ямановым двинуться через линию фронта. Но так, чтобы не было окружения, дать им все же какой-то проход. Окружать мы не можем, силенок не хватит, а так… отожмем их подальше, на запад…
— Что ж… — сказал комиссар. — Идея что надо. А дальше?
Он задумался и легонько, как школьник, покусывая карандаш, долго глядел на карту.
— А кто будет командовать этим… сводным отрядом?
— Если б не был ранен Сергей Большаков, послал бы его. А так думаю: Марухненко.
— Ну что ж. Этот справится… — согласился Диденко. — В целом можно принять. Кое-что, правда, трэба еще разжуваты… Так ведь времени нет!
— Поднатужимся… Как всегда… И еще нужно взять «языка». И немедля, — сказал Шерстобитов. — И разведать проходы в овраге, рассекающем Александровку. Пусть включаются в это все полки, вся разведка… Понимаешь, Алеша, — сказал Шерстобитов, обращаясь опять не к Смирнову, а к комиссару. — Немцы-то вон как… спешат! Боюсь, не успеем.