Дядя Фред весенней порой
Шрифт:
— Тебе не нравится мистер Пилбем?
— Кларенс, придерживайся действительности. Он никому не нравится. Есть люди, которым он нужен, вот и все. А так бы его давно отравили.
— Ты не права, — возразил лорд Эмсворт. — Он прекрасный человек. Некоторые, — и он метнул взгляд в баронета, — покушались на мою свинью. Благодаря его советам она — вне их досягаемости. Прекрасный человек. Пошлю ему вина.
— С него вроде хватит.
— Э?
— Так, не важно.
— Вино помогает при мигрени, — объяснил граф. — Расширяет сосуды.
— Сколько
Естественно, после этого воцарилось глухое молчание. Правда, когда расставляли тарелки для десерта, леди Джулия подняла бокал и провозгласила:
— Помянем усопшего!
Однако сыщик не усоп. В самый момент тоста он, словно заведенный, сел на постели и уставился в темноту. Примерно с минуту он соображал, где он. Ощущения были неприятны. Даже черная смерть, о которой с такой теплотой отзывалась леди Джулия, терзала бы не больше, если вообще не меньше.
Пытаясь припомнить, что привело к беде, он обнаружил, что память работает выборочно. Ясно он знал одно: как-то почему-то его оскорбила леди Констанс. Глубокая досада охватила его, такая досада, что он решил отомстить. Аукцион? Да ни за что! Рукопись надо прямо отнести лорду Тилбери.
Когда он дошел в своих размышлениях досюда, взорвалась бомба или, что, в сущности, не лучше, кто-то постучал в дверь.
— Можно, мой дорогой?
Голос он узнал, голос единственного друга. С кем, с кем, а именно с ним грубым быть нельзя. Скрепив свое истерзанное сердце, сыщик отворил.
— Вам получше? — спросил граф. — Вижу, вы встали. Нам так не хватало вас, мой дорогой! Мы все думали, как вы тут. Моя сестра Джулия беспокоилась, не подхватили ли вы чумы. Странно. Кто теперь болеет чумой? Ни единого случая, — сообщил девятый граф, от полноты чувств роняя в камин щепку, которой он пытался балансировать на гребенке. — Я лично вообще не представляю, как болеют чумой.
Перси Пилбем ощутил, что он уже подвергается вечным мукам. От манипуляций со щепкой болела голова, от темы — что и говорить!
— Дело в том, — продолжал граф, подвигая мыльницу влево, графин — вправо, одно кресло — к двери, а другое — к окну, — дело в том, мой дорогой, что вас утомила гроза. Мне кажется, вам бы надо подышать. Свежий воздух помогает от головной боли. Я собираюсь к Императрице, не составите ли компанию? Прекрасный вечер, луна, у меня фонарик.
Оторвавшись от своих занятий — в данный момент он тыкал в зеркало сапожным крючком, — граф достал из кармана упомянутый предмет и направил пламенный луч в воспаленные глаза гостя.
Это и решило дело. Содрогнувшись от боли, сыщик сказал, что с удовольствием нанесет визит прославленной свинье.
Действительно, на дорожке ему стало получше. Как справедливо заметил лорд Эмсворт, вечер был прекрасен. Даже горожанин мог оценить блаженное спокойствие парка под милостивой луной. Словом, сыщик
— А мы не в другую сторону идем?
— Вы забыли, мой дорогой, — откликнулся граф, играя фонариком с той радостью, с какой осваивает ребенок новую игрушку. — Как раз перед обедом мы ее переместили. Помните, вы советовали?
— Да. Помню.
— Пербрайт был против. Вероятно, ему кажется, что ей там хуже. Но я за всем присмотрел, она довольна… э… а… довольна. Прекрасно ела ужин!
— Это хорошо, — рассеянно ответил сыщик.
— А? Э?
— Хорошо.
— Ах хорошо! Конечно, конечно, очень хорошо. Я был исключительно рад. Ей опасно оставаться на прежнем месте. Знаете, моя сестра Констанс пригласила этого Парслоу! Да, да, да, к обеду. Конечно, это он и подговорил, чтобы незаметно выскользнуть и сделать ей какую-нибудь пакость. То-то удивится, хе-хе! Пришел — а домик пустой. Хорош он будет, нечего сказать! Как говорится, в замешательстве.
Лорд Эмсворт прервал свою речь, дабы отсмеяться. Пилбем попытался выдавить хоть какое-то эхо.
— Новый домик, — продолжал граф, шестикратно включив и выключив фонарик, — очень удобен. Собственно, я его для нее и заказал, еще весной, но Пербрайт воспротивился. Может быть, вы не знаете, но эти шропширцы упрямы, как шотландцы. У меня садовник шотландец, он упрям, как мул. Напомните, я вам расскажу, что у нас было из-за штокроз. Пербрайт, в сущности, не мягче. Я ему говорил: «Одумайтесь, мой дорогой! Такой замечательный домик, последнее слово техники, а главное (наверное, главное!), он у самого огорода…»
Звук, вырвавшийся из тьмы, тронул его доброе сердце.
— Мой дорогой! — вскричал он. — Что, голова?
— У о-го-ро-да? — провыл сыщик.
— Да. Это очень удобно, Пербрайт рядом живет. Наверное, вы видели как-нибудь, такой кирпичный домик, с хорошей крышей. Да вот он! Она спокойна, все тихо, говорил же я!
Быть может, она и была спокойна, чем отличалась от Пилбема, который в страшной тоске рухнул на перильца. В свете фонарика Императрица являла поистине волшебное зрелище. Опустив долу прекрасный лоб, непрестанно дрожа завитушкой хвостика и даже дирижаблем фигуры, она доедала поздний ужин. Но сыщик не был склонен любоваться красотой. Он пытался принять непредвиденное горе; и горше всего была мысль, что виноват он сам, его легкомысленный совет.
Свиней он боялся. Вроде бы где-то он читал, что если ты войдешь в стойло к незнакомой свинье, она разорвет тебя на ленточки, словно какой-нибудь тигр. Никакие деньги — а он был до них жаден — не вынудили бы его вырвать манускрипт у этой озверелой твари. Может быть, блудный сын и общался с ними, как в клубе, но порядочным людям он, в конце концов, не указ.
Мы не можем сказать, сколько простоял бы он в тоске, но его прервал окрик:
— Ой, Господи!
— Что такое? — спросил он несколько резче, чем спрашивают гости у хозяев.