Дядя Русаков и мальчики
Шрифт:
– А дальше, - говорю, - Евдокия Климентьевна, его мама, свела сына к себе на завод. Она была работницей "Электросилы".
Алеша отступался:
– А потом?
– На заводе, -
– А почему слесарем? А не фрезеровщиком, не токарем, не строгальщиком... почему?
Я сказал то, что знал от Николая Николаевича. Слесарем был его отец. Понемножку и маленького сына подпускал к тискам. Так что Коля Русаков, идя с матерью на завод, уже знал, чего хочет. Да и память отца, который рано умер, хотелось мальчику уважить...
Между тем Октябрьский праздник продолжался.
Зазвучал оркестр - и мы все трое опять повернулись к экрану телевизора.
На площадь вступали колонны рабочих.
Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На бархатном, с золотым шитьем полотнище красовались четыре ордена и звездочка города-героя.
Наш город - ветеран гражданской войны, герой Великой Отечественной и в то же время - неутомимый труженик. Боевой его подвиг и трудовая доблесть отмечены высокими правительственными
Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.
Но вот оно вновь на экране.
Теперь знаменосец шел как бы прямо на нас. Через плечо у него - широкая лента.
Красиво и торжественно.
Не берусь сказать, кто из нас первым разглядел знаменосца: Алеша, Саша или я. Воскликнули в один голос:
– Да это же дядя Русаков! Николай Николаевич! Он, он... Ему доверена честь возглавить колонны, прошагать со знаменем Ленинграда.
И мальчики, повскакав, замахали перед экраном руками.
– Мы здесь!
– кричали они.
– Николай Николаевич, мы здесь, посмотрите! Вот Сашка, а вот я - Алеша! Видите, видите?
Русаков, конечно, не мог нас ни увидеть, ни услышать. Так уж устроен телевизор.
Но мальчики, увлекшись, забыли об этом.
– Увидел, увидел нас!
– обрадовались они.
– С праздником вас, Николай Николаевич!
Я не стал их разочаровывать.
"Пусть, - думал я, - техника еще не во всем совершенна. Но разве это может помешать настоящей дружбе?"