Дядя самых честных правил 6
Шрифт:
— Проходите.
Разумовский впустил нас в очередную дверь и зашёл следом. Эта комната оказалась богато обставлена, с излишней кричащей роскошью, расписанным потолком и позолоченной мебелью.
— Там, — указал фаворит на дверь в противоположной стене, — покои императрицы. Она примет вас прямо сейчас. Подождите, я доложу Её Величеству.
Он скрылся за указанной дверью, а мы снова остались одни. Таня дрожала, будто от холода, и я взял её за руку.
— Всё будет хорошо, обещаю.
Девушка
— Татьяна, — Разумовский появился снова и жестом подозвал девушку, — она ждёт вас.
Он пропустил Таню в покои императрицы и закрыл дверь, оставшись снаружи вместе со мной.
— С вами, возможно, она поговорит позже. Сейчас Елизавета Петровна хочет видеть дочь с глазу на глаз.
Мне ничего не оставалось, кроме как ждать. И надеяться на лучшее.
— По маленькой, Константин Платонович?
Мы уже почти час ждали, пока Елизавета разговаривала с Таней. Разумовский молчал, то садился в кресло, то вставал и начинал ходить из угла в угол. Мельтешение фигуры раздражало, и я старался не смотреть на него. В конце концов он не выдержал и вытащил из шкафчика хрустальный штоф, на четверть полный прозрачной жидкостью. Судя по запаху, сегодня вечером он уже прикладывался к этому «сосуду отдохновения». Следом на столе появилась пара рюмок и вазочка с чёрной икрой. Кстати, на последней я заметил деланные Знаки, работавшие как холодильник.
— По одной, для душевного равновесия.
— Чуть-чуть.
Кивнув, Разумовский налил в рюмки, одну полную, вторую едва на донышко, и подал последнюю мне.
— За здоровье Елизаветы.
Он опрокинул содержимое рюмки в себя и тут же закусил ложечкой икры. Почти минуту молчал, крутя рюмку в пальцах, а затем вполголоса сказал:
— Не любит она, когда я пью. А без этого смотреть не могу, как ей плохо.
Наливая по второй, он продолжил говорить, будто оправдываясь непонятно перед кем:
— Лекари эти дурные. Только и делают, что кровь пускают. Порошки непонятно из чего делают. Я этому немцу говорю: ну-ка, сам свою дрянь съешь. Вдруг там отрава? Он давай отказываться, так я её прямо в рот ему запихал, вместе с бумажкой. А Лизавета ругаться стала, выгнала меня и врачей бить запретила.
Разумовский снова сунул мне рюмку и посмотрел с прищуром.
— Константин Платонович, если Елизавета захочет вас наградить — не отказывайтесь.
— Я не сделал ничего сверхъестественного, а только восстановил справедливость.
— Неважно, — он скорчил недовольную рожу. — Матушка-императрица не любит, когда отвергают её дары. Считает это пренебрежением.
Ёшки-матрёшки, какие тут сложности! Казалось бы, самая могущественная женщина в стране, а тоже имеет заморочки и обиды.
— Спасибо, что предупредили. Возьму, если будет предложено.
Фаворит кивнул и забрал у меня пустую рюмку. Но налить заново не успел. Дверь открылась, и из покоев императрицы вышла Таня. Глаза у девушки были заплаканные, а нос покраснел.
— Алексей Григорьевич, вас зовут, — Таня шмыгнула носом.
Быстро спрятав штоф, Разумовский кинулся на вызов. А я подошёл и обнял Таню. Она прижалась ко мне, зарывшись лицом у меня на груди. Ничего не спрашивая, я гладил её по голове и шептал что-то успокаивающее.
— Мама сказала, — наконец сказала Таня, — что мне надо уехать. Чтобы меня никто не обидел после её смерти.
Ответить я не успел. Снова появился Разумовский и кашлянул в кулак, привлекая внимание.
— Её Величество хочет вас видеть, Константин Платонович.
— Никуда не уходи без меня, — шепнул я девушке.
Отпустил её и шагнул в покои императрицы, словно пророк, спускающийся в яму со львами.
Императрица лежала, утонув по плечи в большой пуховой подушке. Чепец на волосах с проседью выглядел как-то особо по-домашнему, а в глазах не было и тени того гнева, что я видел в последний раз. Не грозная повелительница огромной страны, а просто старая больная женщина, уставшая и недавно плакавшая.
— Урусов, — она заметила меня и слабо махнула рукой, — подойди.
Я низко поклонился, остановившись за пару шагов от её кровати.
— Ваше Величество.
— Ближе, — Елизавета кисло усмехнулась, — не укушу.
Она протянула руку, и я склонился для поцелуя. Кожа императрицы пахла лекарствами и лавандовым маслом. Талант так и не вернулся, но я и без него явственно чувствовал: жить ей осталось год-полтора. Болезнь, поселившуюся у неё в груди, не излечить местным эскулапам. Елизавете будет становиться то лучше, то хуже, но конец один — кровотечение горлом и мгновенная смерть.
— Что, Урусов, выслужиться хотел?
— Никак нет, Ваше Величество. Только исправлял ошибку, допущенную моим дядей.
— Парик сними, Урусов.
Подобной просьбы я не ожидал, но выполнил с удовольствием. Терпеть не могу таскать на голове эту жаркую хреновину.
— Ой, страшненький какой, — скривив губы, императрица мотнула головой. — Что она в тебе нашла только? Дурочка глупенькая. Наклонись-ка, Урусов.
Протянув руку, императрица ухватила ладонью меня за затылок и с неожиданной силой притянула к себе, так что мы оказались лицом к лицу.