Дядя самых честных правил 6
Шрифт:
— Слушай меня, Урусов, внимательно слушай.
В её голосе появилась властность, а глаза слабо засветились магическим светом. От неё ко мне протянулись тонкие ниточки эфира. Магия?! Что она хочет сделать?
— Нельзя девочку никому показывать. Сожрут бедняжку, стоит мне помереть. Царскую кровь всегда первую льют, когда корону примеряют. Вот ты доченьку мою и спасёшь, за грехи своего дяди, понял? Спрячешь, что бы ни Пётр Фёдорович, ни кто другой не нашёл. Через три года женишься на ней, если сама того захочет. А ежели нет, устроишь ей
— Понял, Ваше Величество.
— Хорошо.
Она отпустила меня и тяжело откинулась на подушке.
— А я тебя награжу, Урусов. Денег дам, чтобы ты мою дочь в достатке содержал, и титул верну. Поклянись, князь Урусов, что Татьяну в обиду не дашь!
Я опустился на одно колено и произнёс слова клятвы.
— Иди, Урусов, — Елизавета закашлялась, — завтра снова сюда приедешь, хочу с дочкой ещё поговорить, а ты деньги с бумагами получишь. Иди, князь, устала я на твою голову лысую смотреть.
Поклонившись, я попятился и вышел из покоев императрицы.
Глава 5
Завещание
— Она добрая, Константин Платонович, и справедливая. Сказала, что вам титул вернёт княжеский.
Я улыбнулся и кивнул. Императрицы не бывают добрыми или злыми — обладающие властью оперируют другими категориями. Но Елизавета для Тани родная мать, и с ней я точно спорить не буду.
— Только грустно, что я так мало у неё была. Мне надо о стольком поговорить с ней, столько рассказать.
— Завтра снова поедем во дворец и поговорим. А там, может, и задержимся в Петербурге, успеешь поговорить. А сейчас ложись-ка спать. Время позднее, тебе нужно отдохнуть.
Отправив девушку в её комнату, я ещё чуть-чуть посидел в гостиной, выпил чаю и привёл мысли в порядок. Князь! И кто? Я?! Непривычное слово каталось на языке юрким колобком и корчило мне рожи. Князь. Вот мои родственнички, Урусовы, побесятся, когда узнают. Или, наоборот, явятся знакомиться с новоявленным родичем. Да и всё равно, я их не знал, и вряд ли они станут мне близкими людьми. А титул мою жизнь не изменит, разве что позволит проще добиваться своего от бюрократов и наводить мосты со знатью. Князь! И надо было Елизавете выдумать такую награду. Хотя вернуть «своё» было приятно.
С такими мыслями я и отправился спать. Лёг, закрыл глаза и мгновенно отрубился.
— Константин Платонович, просыпайтесь.
Возле кровати в серых утренних сумерках стоял Киж и тряс меня за плечо. В полутьме глаза мертвеца мерцали бледным синеватым светом.
— Что случилось?
Я потёр глаза и приподнялся на локте.
— Елизавета Петровна преставилась час назад.
Ёшки-матрёшки! Сон мгновенно слетел с меня, а в мозгах заворочались тяжёлые мысли.
— Подожди в столовой, сейчас оденусь и всё расскажешь. И прикажи, чтобы мне принесли кофий.
Киж молча кивнул и вышел из спальни.
Матерь Божья, только смерти Елизаветы не хватало! По-быстрому умываясь и приводя себя в порядок, я обдумывал новость и непроизвольно кривился от досады. Вчера я чётко видел — полтора года императрице «было написано на роду». А медиум, знакомая Марьи Алексевны, видела срок до Рождества. И как это понимать? Некромантское чутьё может обманывать? Или смерть не была естественной? Неужели ей помогли умереть? Как теперь сообщить это Тане? С камнем на сердце я вышел в гостиную.
— Прислугу не добудишься, — сообщил Киж, — так что я сам сварил вам кофий. Вроде ничего не перепутал.
Я сел напротив мертвеца и взял чашку.
— Рассказывай, Дмитрий Иванович, что там случилось.
Слушая рассказ Кижа, я не чувствовал горького вкуса кофия. Не до этого, знаете ли, было.
Я почувствовал, Константин Платонович, когда вы с Таней приехали. Не стал, на всякий случай, показываться вам на глаза. Но держал руку на пульсе, как вы иногда говорите, на случай, если что-то пойдёт не так.
Когда Татьяна зашла к Елизавете, я проверил слуховое окошко в её покои и не ошибся. Лакей уже сидел там и внимательно слушал каждое слово. Пришлось немного охладить его любопытную натуру, так сказать. Нет-нет, не беспокойтесь, Константин Платонович, тело не найдут и никакого шума не будет.
Так вот, после вашего ухода императрица отослала всех из спальни и вроде как задремала. Или всё это время размышляла, не могу точно сказать. Но через час она позвала Разумовского и приказала взять перо и бумагу. Под её диктовку наш знакомец написал два указа. Первый о признании за девицей Татьяной дворянского происхождения и дарования ей фамилии Петровская. Второй о возвращении вам княжеского титула, утраченного предками. Разумовский подал ей бумаги, но она не торопилась подписывать.
— Кому престол оставлю, Лёшенька? — спросила она. — Дураку Петрушке? Так он Пруссию выпустит, по старой любви к Фридриху. Немчуру свою ко двору наберёт, будет как при Бироне, чтоб его. Павлушка ребёнок ещё несмышлёный. Катька-интриганка под себя загрести всё хочет. Кому Россию оставить, Алёшенька? Плохо будет после меня.
Разумовский что-то бормотал, а Елизавета только вздыхала.
— Матушка моя, царствие ей небесное, сразу мне хотела престол оставить. Да поддалась на уговоры Меншикова и других верховников. Помнишь, что из этого вышло? Сколько я от Анны с Бироном наплакалась!
Помолчала немного, цыкнула на Разумовского и говорит:
— Что я, дура нерешительная или императрица Российская? Ну-ка, Лёшка, вызови этих лентяев из моей Конференции министров.
Все уговоры Разумовского не спешить разбились об окрик Елизаветы:
— Сама лучше знаю! Делай, что сказала!
Через пару часов в приёмной появились князь Трубецкой, граф Воронцов и братья Шуваловы. Императрица приняла их, не вставая с постели, и велела привезти её завещание о престолонаследии.