Дьявол на испытательном сроке
Шрифт:
Они приходили сами, взбудораженные, растерянные, лишь только услышав про то, что кто-то учит как победить голод. На самом деле любой из них мог победить себя и сам, но как это часто бывает с людьми — легче всего не искать свой путь на ощупь, а подождать, пока найдется тот, кто этот путь найдет. Так легко безвольно забываться, бездумно жрать, вечно откладывая работу над собой на потом, на послезавтра, в надежде, что кто-нибудь когда-нибудь тебя научит, как этого не делать.
Генриху было в общем-то плевать. Он, правда, испытывал некоторое подозрение, что ему рановато чему-то кого-то учить,
И все-таки они приходили. Это был самый удивительный факт, с которым столкнулся Генрих за эти дни. Впрочем, если вспомнить — он и сам стал тем, кем стал далеко не сразу. Долгое время и его сопровождали сомнения, долгое время и у него подрагивали поджилки, прежде чем он осмеливался налететь на умершего смертного и выпить силу его души до прибытия сборщиков. Возможно, скажи ему кто-нибудь тогда, что есть демон, который учит сдерживать голод, — может, и не было бы тех восьмидесяти двух лет на кресте.
Они старались меньше жрать. Хотя с непривычки ограничивать себя было непросто, с непривычки все было не просто. Генрих смотрел на своих подопечных, заглатывающих просфору едва ли не целиком, и где-то на задворках памяти шевелились воспоминаниях о том, как тяжело приходилось во время нехватки продовольствия на военных кораблях. Тяжело. Спасался тогда думами о жене, что дожидается дома, вот только лучше бы и не знал, как она его дожидается…
Демоны скулили, кто-то, попробовав пресной просфоры, сбегал, но держать их Генрих не собирался. Политика Чистилища была разумной. Нельзя спасти тех, кто не хочет спасения.
Сейчас они пытаются освоить сдержанность. Навык ощущать запах вкусной души и не бросаться на не неё при этом, оскалившись демоническими клыками. Генрих так тоже развлекался, благо запах Агаты был до одури соблазнительным. Черт, а ведь запрещал себе думать о ней. Знает же, насколько болезненно впиваются в душу когти демона.
Кхатон ни разу не прав. Голод — это не ощущение только лишь смертной оболочки. Голод — это порыв всей сущности.
От запаха Артура Генриха ведет. Даже сильнее прочих, просто на первый взгляд кажется, что держится он крепче. Архангел. Праведник. Орудие Небес… Стоит тут с распахнутой душой… Генрих помнит вкус души Орудия как сейчас, помнит, как бурлила энергией демоническая сущность, именно после этого он смог впервые раскрыть темные крылья за спиной. Получил одну из редчайших демонических меток.
Интересно, какую силу бы он получил, поглоти он душу Артура…
Когда Майк бросается вперед, Генрих жалит его нитью боли на излете. Достаточно, чтобы демон сбился в прыжке, упал на землю, заскулил, съежился, пытаясь справиться с мукой.
Это движение приводит в чувство и самого Генриха, у которого уже зашумело в ушах. Он понимает, что и стоял-то слишком напряженно, будто балансируя на края пропасти. Это всего лишь запах. Всего лишь.
Срывается с места Уолли, его Генрих не торопится остужать распятной болью, нет, можно просто поймать за шкирку и швырнуть на место. Уолли самый слабый бес в группе, а боль, которой пользуется
За планируемый час «испытания» жалящей распятной болью Генрих успевает приложить всех и каждого собравшегося, а новичка-отродье даже трижды — на раз больше, чем самого себя. Артур вбирает в себя запах со вдохом, в несколько минут после этого Генрих ощущает лютую пустоту внутри, будто у него что-то украли, будто этот чистый свежий запах уже принадлежал ему.
— Неплохо, — Артур одобрительно улыбается, — ты хорошо с этим управляешься, что бы это ни было.
— Арчи, скажи мне, что мои догадки — это бред, — вполголоса просит Генрих, наблюдая, как разбредаются «прихожане» его маленькой секты, — ну это же абсурд…
— Я не могу подтвердить абсурдность твоих мыслей, пока ты их вслух не произнесешь, — ухмыляется Артур.
— Небеса меня сделали Орудием? — шепотом, потому что мысль ужасно еретична, произносит Генрих.
— Ну, — Артур оглядывается, — да, похоже на то, Генри.
— Но это же бред, я? Орудие? Исчадие ада? Почему?
— Генри, — терпеливо вздыхает Артур, — если так оно и есть — значит, есть почему. Вопрос только в том — зачем Небесам сейчас демон-Орудие.
— Зачем? — повторяет Генрих. — А что, для этого нужны цели?
— Разумеется, — Артур кивает, — быть Орудием — большая ответственность, Небеса не возлагают её на плечи всем и каждому. Лишь когда приближается необходимость.
— Какого рода необходимость?
— Например — ты, — Артур смотрит на Генриха в упор, — когда ты выпил Сесиль, в тот же день сила нашла Кхатона. Более активная, более сильная, более опасная. Орудий всегда столько, сколько необходимо, чтобы обеспечивать безопасность душам смертных и Чистилища.
— Стоп, — отстраненно произносит Генрих, — получается и она.. тоже? Из-за появившейся необходимости?
— Смотря, что, — Артур пожимает плечами, — я не уверен, что дар защитного слова леди Виндроуз вообще касается её силы как Орудия. До некоторого времени мы вообще сомневались, что дело дойдет дальше отмаливания безнадежных. Но нет. Зашло. Сила Сесиль нашла перерождение. Теперь и ты демонстрируешь… необъяснимые возможности.
— Может, это побочные возможности меня как исчадия? — на всякий случай переспрашивает Генрих, но Артур качает головой.
— Этого не было при твоем задержании, — замечает он, — и появилось это… недавно же, да?
— Да.
Так, кстати, появилось, к слову… Генрих уже даже пару раз задумывался, случайно ли так совпало, что возможность самому прижигать демоническую сущность у него появилась именно тогда, когда он ближе всего стоял к краю. Верилось в это с трудом. Так уж совпало, молитва и это.
— В общем, грядет задница, Хартман, — деловито сообщает Артур, совершая своим ругательством жесткое изнасилование шаблонов Генриха, — и было бы неплохо, чтоб к этой заднице ты уже со своим даром освоился. Не то придется, как Кхатона, — обучать на ходу.