Дьявол начинает и...
Шрифт:
– Дурой я была. Прости меня, - повинилась Софа.
– Ты во всем была права.
– Ну, так уж во всем, - Анисья вытерла покатившуюся по щеке от слов Софы слезу.
– Я тоже ошибалась. Это твой праздник и пройти он должен так, как ты этого хочешь, а уж не так, как я. Благословляю тебя.
Софа хотела что-то вставить, сказать хоть слово. Но не успела. Крепкие руки появившегося за спиной Герана обхватили ее за талию. Его губы прошептали девушке на ухо:
– Нам пора.
Софа смолчала. Где-то в
"Не верь им! Пред... ... Смерть!"
– Я...
– Иди, чего же ты стоишь?
– не замечая, что творится с Софой, Анисья подтолкнула девушку еще ближе к Герану.
– Там судьба твоя, дитя.
И невеста покорилась.
– Благословляю вас, дети, на путь истинный к большому дому, теплому очагу, да жизни сытой. Благословляю...
Софа плохо запомнила церемонию. Только несколько картин и врезались в память. Вот Анисья ведет ее к Герану, вот ее руки касаются его, откуда-то издали доноситься голос, что спрашивает, согласна ли она, а затем пустота. Густой, непонятно откуда взявшийся туман, что скрывал все вокруг, и сладкий запах, который потом еще не раз напоминал Софе о ее свадьбе.
А больше ничего и не было. Разве что одно полуразмытое воспоминание, о котором Софа даже не могла сказать: сон ли это аль явь. Три черные фигуры с обезображенными страшными шрамами лицами, которые глядели на нее с презрением и насмешкой. Их слова:
– Ждать осталось недолго. Скоро она будет в наших руках.
– Скоро...
Да только не привиделось ли это ей?
Глава 24. Предательство
Десять месяцев спустя...
Весна, капель, парят сугробы.
От этих солнечных перин
Поднялся лёгкий ветер, чтобы
Слегка поправить птичий клин.
И станет он чуть-чуть ровнее,
И ты, надтреснутый от вьюг,
Поймёшь, что враг пока сильнее,
А друг - совсем тебе не друг,
А так, "приятель", но не в этом,
Как говорится, соль и суть,
А в том, что всё стремится к свету,
К теплу и солнцу. В добрый путь! [26]
Софа закончила песню, затем нежно провела рукою по заметено округлившемуся животику. Улыбнулась. Взглянула за окно, надеясь, что то, о чем она пела, и в жизни произойдет. Но нет. Бело было вокруг. И крыльцо, и маленький огородик, на котором летом росли картошка, морковка, петрушка да свекла, и вся улица были покрыты снегом. Белым, пушистым, но таким холодным.
Это, пожалуй, была самая снежная зима из тех, что Софа застала. А впрочем, нет. Как-то в Большицах, когда Софа еще с матерью жила, их еще больше завалило. Люди по улицам передвигались с трудом. Сделаешь шаг - вроде, хорошо все. А сделаешь второй - по пояс провалишься. А встречались и в человеческий рост сугробы. Их-то Софа уж точно боялась. Маленькая тогда была. Что по возрасту. Лет пять, может, ей тогда исполнилось, а может, и того меньше. Что по росту тогдашнему своему на гиганта не тянула. Уж точно, если провалилась бы в середину, не вытащили бы!
Да, страшная тогда зима была. Хотя и веселая по-своему. Сколько раз они с мальчишками соседними в снежки играли. Тогда-то к ним Карим еще не начал заглядывать, и дети ее не сторонились. Один раз они даже снежную бабу вместе лепили. Карек принес ведро, которое они под конец работы торжественно водрузили на голову своей бабе. Оно, кажись, после этого случая прохудилось. Вроде как в нем остатки воды были. Ну, на морозе они, знамо дело, в лед превратились. А как отколупнуть его попытались, ведро сломали. Ух, и попало же Кареку от отца. Пацан дня два по соседям бегал: приюта искал. Но батька его все же отыскал да ремнем под хохот соседских мальчишек отхлестал.
Впрочем, Гарду, что морковку для бабиного носа принес, тоже досталось. Ее-то гардина мамка в суп собиралась покрошить, а не на детские забавы потратить.
Софа отвлеклась от воспоминаний и снова взглянула в окно. Вздохнула и тихо прошептала строчку из песни, что ей некогда Геран пел:
– А снег все летел и летел...
Пришедшая на ум песня напомнила о муже, а вместе с ним и о стоявшей на печи юшке. Девушка взяла с полки полотенце и подошла к беленой печи. Осторожно, стараясь не обжечься, сняла с нее небольшую кастрюльку. Для Герана делала. Сама Софа уже поела. Да и в последние дни есть-то не особо хотелось. Мира, софина соседка, что уже пятый раз рожала, сказывала, что такое перед самыми родами бывает. Ну, не хочется есть, хоть ты тресни! По ее словам, Софа не позже, чем через неделю родит, а то и еще раньше может. Сегодня, завтра...
Софа вновь погладила круглый, как мяч, живот. Подержала руку возле пупка. Может, шевеление почует? Такое ведь уже бывало, и не раз. Дитя будто ножками по материному животу било, надеясь, что скоро свет белый увидит.
– Ну, давай же, шевельнись!
– тихо, себе под нос, мурлыкнула Софа, а затем звонко расхохоталась. Какое же это счастье, женщиной быть. Матерью, женой.
Софа вспомнила, как узнала, что беременна. Уже через месяц после свадьбы. Кровь в положенный строк не пошла. Сначала, женщина, понятно обрадовалась. Счастье-то какое им с Гераном привалило! Не успели пожениться, как ребеночек появится. А затем...