Дьявольская Королева
Шрифт:
— Дурак! — крикнула я. — Безмозглый невозможный идиот!
Карл правой рукой неуклюже натянул панталоны, а левой закрыл крышку горшка. Он привык гневаться на весь мир, но так редко слышал, чтобы критиковали его, тем более его мать, поэтому поднял руку, словно обороняясь, и съежился.
— Пять тысяч французских солдат погибли из-за твоей глупости, — продолжала я. — А испанский король узнал об этом прежде меня. Его посол явился сегодня ко мне и сообщил, что Филипп считает это… сумасшествие в Нидерландах началом войны.
— Что из того? — слабым голосом спросил
— Что из того? — возмутилась я. — Ты рехнулся? Думаешь, мы можем одержать победу над Испанией?
— Адмирал утверждает, что можем, — промямлил король. — Не надо меня оскорблять, мадам.
Я понизила голос.
— Ты мечтаешь о военной славе, но в дурной войне ее не обретешь. Тебя ждут поражение и позор. Люди восстанут против тебя и посадят на трон гугенота.
— Колиньи любит меня, — заявил Карл, — и он любит Францию. Война против общего врага объединит страну.
— Я прожила долгую жизнь, сынок, и видела, что принесла нашей стране война с Испанией. Твой дед потерпел чудовищное поражение, а твой отец провел в плену четыре года. Армия Филиппа нам не по зубам. Ты разве не понимаешь, что Колиньи играет с тобой? Не замечаешь, что он старается настроить тебя против меня?
Карл сжал зубы и закатил глаза.
— Адмирал предупреждал меня, что ты станешь так говорить. Ненормально давать женщине столько власти. Ты слишком долго меня узурпировала.
Эти слова вызвали у меня разлитие желчи: сын как попугай повторял слова Колиньи.
— Если ты так убежден, что война с Испанией в интересах Франции, — произнесла я спокойно, — то адмирал Колиньи должен представить свои предложения Тайному совету, и там разберутся, принять его план или отвергнуть. Если доводы адмирала сочтут разумными, то члены совета поддержат его точку зрения. Невозможно хранить в секрете план успешной войны. Почему бы открыто не обсудить его со всеми?
Карл кивнул.
— Я поставлю в известность адмирала. Мы подготовим презентацию.
— Хорошо, только ты должен кое-что запомнить.
Карл, нахмурившись, посмотрел на меня.
— Ты будешь поступать в соответствии с решением Тайного совета. Если они согласятся с адмиралом, ты объявишь о войне публично. Если нет, такая идея должна быть вычеркнута. Временно.
Сын поразмыслил и ответил:
— Очень хорошо.
— Отлично! Я доложу Совету и назначу дату заседания, а ты передай адмиралу Колиньи: пусть продумает аргументацию.
Я покинула спальню Карла с фальшивой улыбкой на устах. Когда я оказалась в коридоре, где Колиньи и Женлис беседовали с Наварром, то по-прежнему улыбалась.
Колиньи первым обернулся и отвесил мне поклон. Мы улыбнулись друг другу, хотя он наверняка слышал мои крики. В его глазах промелькнул вызов: он ждал, когда я скроюсь из виду, чтобы сразу поговорить с королем.
Когда я проходила, Наварр тоже улыбнулся. Я отвернулась, не в силах вынести его взгляд.
ГЛАВА 40
За восемь дней до бракосочетания собрался королевский Тайный совет. Ночью шел дождь, окна были приоткрыты, и бумаги на столе
Я устроилась во главе длинного овального стола. По одну руку от меня был Эдуард, по другую — маршал Таванн — беззубый, совершенно лысый шестидесятитрехлетний старик, который сражался за Франциска I у Павии, и вместе они попали в плен. В бою Таванн ослеп на левый глаз. Я любила его, потому что однажды он предложил убить Диану де Пуатье за ее заносчивость. И еще больше я любила маршала за то, что помог Эдуарду одержать победу в Жарнаке.
Подле Таванна сидел его боевой товарищ маршал Коссе. В военное время он был моим представителем у Жанны. В отличие от маршала Коссе был по-прежнему подтянут, с аккуратно подстриженной седой бородой.
Напротив Коссе находился энергичный герцог Неверский, дипломат по имени Луи Гонзага. Родился он в Тоскане, но образование получил в Париже. В юности Гонзага воевал вместе с Монморанси в Сен-Кантене. И наконец, еще одним членом Совета был страдающий подагрой стареющий герцог Монпансье. Его жена когда-то входила в маленькую банду короля Франциска.
Адмирал Колиньи опоздал на несколько минут. При появлении он весело заметил, что Господь велел отдыхать по субботам. Но возможно, Всевышний простит его, поскольку «сегодня, надеюсь, мы займемся богоугодным делом». На его слова никто не ответил, лишь вдали прозвучал раскат грома.
От порыва ветра задрожали свечи, и я сказала:
— Господа! Адмирал Колиньи представит свой план войны, после чего состоится обсуждение.
Я кивнула адмиралу. Тот поднялся, легко опираясь на стол пальцами.
— Пять лет назад, — начал он, — король Филипп направил своего генерала герцога Альбу на завоевание Нидерландов и устроил местному народу террор. С тех пор десять тысяч людей погибли лишь за то, что хотели по-своему молиться Богу. — Колиньи повернулся ко мне. — Вы, Madame la Reine, всегда выступали от имени страны за толерантность. Пусть Франция возвысит свой голос против тирании и добьется свободы. Спасем же невинных, ведь если мы этого не сделаем, прольется кровь десятков тысяч. Остановите, прошу вас, потоки крови.
Я молчала. Колиньи так блестяще обратился к моим чувствам, что я была тронута. Более того, он сыграл на моих темных страхах, словно знал о моих ночных кошмарах. Я подумала, что это невозможно, но потом вспомнила Наварра, облокотившегося на перила и глядящего на остров Сите. «Мне мерещились мои товарищи, умирающие страшной смертью…»
Стараясь избавиться от душевной горечи, я уставилась на тускло поблескивающую столешницу. А взяв себя в руки, подняла глаза на адмирала.
— Я бы им помогла, — заметила я, — но надо смотреть правде в глаза: у Франции недостает средств сместить Альбу. И гугеноты, и королевская армия понесли тяжелые потери. Многолетняя гражданская война почти обанкротила страну. На кампанию, о которой идет речь, у нас нет ни людей, ни оружия, ни денег. Даже если бы мы попытались поддержать ваших невинных, они все равно погибли бы вместе с тысячами французов.