Дьявольская Королева
Шрифт:
На свет выскочил седой нищий. Он вцепился мне в юбку и изо всей силы потянул к себе. Осел заревел, я заголосила. Мое седло стало съезжать, мир накренился. Перед глазами закрутилось страшное колесо, составленное из животных, сабель и тощих конечностей.
Ноги мои запутались в стременах, в плечо угодил камень. Я стала падать и увидела радостно ощеренный рот нищего, его кривые черные зубы, пахнуло зловонной гнилью. Я почувствовала на себе его прикосновение и снова отчаянно закричала.
Неожиданно нищий исчез, командир легко подхватил меня и поставил на ноги. Он заслонял
Командир указал кончиком сабли на голову нищего.
— Я убью любого, кто посмеет до нее дотронуться. Она совсем еще ребенок. Девочка, ставшая жертвой политики, как и вы, бедные недоумки.
Он вскочил на своего жеребца и подал знак заместителю, тот поднял меня вверх, и командир посадил меня перед собой. Процессия снова двинулась в путь. Я ощущала руки командира, державшие поводья, ощущала спиной его теплую и твердую грудь.
То и дело до меня доносился запах сырого мяса, слишком долго жарившегося на солнце. Командир вынул платок и подал мне.
— Закройте нос и рот, — велел он. — Здесь гуляет чума.
Я приложила платок к носу и вдохнула аромат розмарина.
— Вы все еще дрожите, — заметил командир. — Теперь все хорошо. Я защищу вас от уличных беспорядков.
Я опустила платок.
— Не этого я боюсь.
— Мы не знаем, что с вами делать, — тихо произнес командир. — Была б на то моя воля, я бы тотчас вас отпустил. Ничего, это вопрос времени.
Я порывисто обернулась в седле.
— Меня на самом деле могут освободить?
На его щеке снова дрогнула мышца.
— Ужасная судьба для ребенка, — заметил он. — Вы наша пленница. Сколько лет? Три года? Если повезет, переживете меня, герцогиня. Меня и всех моих бедолаг. — Он указал подбородком на своих солдат. — Ваши друзья теперь превосходят нас численностью.
Мое сердце быстро забилось.
— Не лгите, — попросила я.
Губы командира скривились в усмешке.
— Готов поспорить: через два месяца наши судьбы поменяются местами.
— И какова ставка? — осведомилась я.
— Моя жизнь.
— Договорились, — отозвалась я, хотя не слишком поняла его ответ.
Соврал командир или нет, но на душе стало легче. Я прижалась к нему спиной.
— Касательно пари, — продолжала я, глядя на желтый свет факелов, пляшущий на витринах и стенах магазинов, — если проиграете, чью голову мне затребовать?
Не успел он открыть рот, как я уже все поняла.
— Сильвестро, — представился командир. — Сильвестро Альдобрандини, смиренный солдат республики.
Я вспомнила о письме матери, оставшемся под подушкой в монастыре ле Мюрате.
Никаких осложнений более не возникло, и мы быстро добрались до северного квартала Сан-Джованни. Затем повернули на узкую улицу Сан-Галло и оказались у монастырской стены, за которой меня уже поджидала сестра Виолетта.
Это был монастырь Святой Катерины, место, в котором я провела первые месяцы своего заточения. Господин Сильвестро благополучно меня туда вернул.
ГЛАВА 11
Сестра Виолетта закрыла деревянные ворота и встретила меня так же, как и в первый раз: приложила палец к губам. Ее фонарь открыл моему взору перемены последних трех лет: она похудела еще больше. Виолетта повернулась и повела меня наверх, в мою старую келью. На соломенном матрасе сидела юная женщина с золотистыми волосами. Когда на нее упал свет фонаря, она подняла тонкую руку и сощурилась. Как и у Виолетты, лицо ее было истощенным от голода, но тем не менее очень красивым.
— Томмаса? — уточнила я.
Она радостно вскрикнула, узнав меня, и заключила в объятия. Сестра Виолетта снова прижала палец к губам и исчезла в коридоре.
Томмаса подала голос, как только затихли шаги Виолетты.
— Катерина, — прошептала она, — почему ты снова здесь? Где ты находилась все это время?
Я посмотрела на отвратительный тюфяк, почувствовала зловоние канализации и медленно опустилась на краешек кровати. Там, в ле Мюрате, сестра Николетта, наверное, плачет. Мне тоже хотелось разрыдаться. Я покачала головой: очень тяжело было выдавить хоть слово.
Но Томмаса слишком долго пробыла в одиночестве, а потому не могла молчать. Чума унесла всех пансионерок и большинство сестер. Из-за осады города кладовые монастыря почти опустели.
Всю ночь я пролежала без сна на твердом бугристом тюфяке, слушая тихое сопение Томмасы. Я думала о сестре Николетте, о матери Джустине и о жизни, которую оставила в ле Мюрате.
Утром я узнала о новых условиях своего заключения: мне не надо было ни убирать, ни питаться в трапезной, ни посещать часовню. Я должна была целые дни проводить в своей келье.
Минули две тоскливые недели. В монастыре Святой Катерины книг не было, на мои просьбы дать что-нибудь заштопать не откликнулись. Я похудела, и немудрено: питалась только сваренной на воде кашей. Единственной моей отдушиной была Томмаса, которая возвращалась в келью вечером.
Жарким августовским утром снова стали палить пушки, да так громко, что пол содрогался под ногами. Сестра Виолетта, с глазами, полными страха, разговаривала в коридоре с монахиней, которую поставили за мной надзирать. Бросив в мою сторону несколько озабоченных взглядов, Виолетта притворила дверь в келью. Если бы на двери был засов или замок, она наверняка бы им воспользовалась. С того момента дверь оставалась закрытой. Вечером Томмаса не пришла, и я сидела в одиночестве на вонючем матрасе. Ужас и надежда сменяли друг друга.
Утром меня разбудил грохот пушки. Началось наступление на Флоренцию. Еду мне так и не принесли. Настала ночь, и канонада прекратилась.
На следующий день пушка прогремела еще ближе.
На третье утро я проснулась в тишине, поднялась с постели и постучала в дверь. Никто не откликнулся. Я взялась за дверную ручку, и в этот момент зазвонил колокол.
Это был не церковный колокол, собирающий на молитву. Я узнала голос «коровы» — колокола на дворце Синьории. Он созывал горожан на центральную площадь.