Дьявольская секта (Сборник)
Шрифт:
— Но у тебя нет ничего своего! — воскликнула я в отчаянии. — Я не принадлежу тебе. Насколько я понимаю, я даже не твоя любовница. И ты хорошо знаешь, что, если мы избежим встречи с палачом, я вскоре собираюсь выйти замуж за Пола.
Он резко встал и повернулся ко мне спиной.
— Ты полагаешь, — безразличным тоном пробурчал он, — что я бдльше не смогу жить с тобой, как только ты выйдешь за Пола?
— Ну, я думаю, это не входит в намерения Пола. Конечно, он очень любит тебя, но...
Внезапно я замолчала. Он обернулся и смотрел на. меня тем самым ужасным взглядом, значение которого я теперь так хорошо знала. Совершенно остекленевшим взглядом.
—
Конец чего? Об этом я спрашивала себя. Льюис провел рукой по лбу, он очнулся:
—Я не трону Пола, но хочу остаться с тобой до конца жизни.
Медленно, как после сильного удара, он поднялся по ступеням наверх, а я вышла из комнаты. Солнце весело освещало мой жалкий сад, «ролле», снова превратившийся в памятник, холмы вдалеке, весь окружающий мир, такой спокойный и такой яркий. Я обронила еще несколько слезинок по моей загубленной жизни и, всхлипывая, вернулась в дом. Пора бы и одеться. Подумав об этом, я отметила про себя, что лейтенант Пирсон весьма недурен собой.
Спустя два дня, два кошмарных дня, в течение которых я одну за другой глотала таблетки аспирина и даже впервые в жизни попробовала транквилизаторы, вогнавшие <вероятно, это случайное совпадение) меня в такую депрессию, что самоубийство стало казаться мне наилучшим решением всех проблем, — спустя два дня налетел ураган с ливнем. Проснулась я на заре. Кровать ходила ходуном, ревела падающая с неба вода, и я почувствовала что-то вроде горького облегчения. Последние _мазки эпического полотна. Макбет где-то недалеко, приближался конец. Я подошла к окну: по дороге, превратившейся в бурный поток, проплыл чей-то пустой автомобиль, за ним проследовали разнообразные обломки; потом я сделала круг по дому и из другого окна увидела «ролле», в&круг которого пенились буруны. Терраса чуть-чуть, едва ли на фут, выступала из воды. Я поздравила себя еще раз с тем, что не ухаживала с любовной заботой за садом, — теперь мои труды все равно пошли бы прахом.
Я спустилась вниз. Льюис, радостный, стоял у окна. Увидев меня, он поспешил к плитке, чтобы налить мне чашечку кофе. После убийства Билла Макклея он смотрел на меня всегда умоляюще, как ребенок, который хочет, чтобы его простили за неудачную выходку. Я тут же приняла надменный вид.
— Сегодня на студию попасть невозможно, — радостно сообщил Льюис. — Все дороги залило. И телефонная линия порвана.
— Очаровательно, — прокомментировала я.
— К счастью, вчера я купил два бифштекса и пирожные, какие ты любишь, с засахаренными фруктами.
— Благодарю тебя, — незамедлительно последовал достойный ответ.
Но на самом деле ураган обрадовал и меня. Не работать, слоняться по дому в халате и есть вкусные пирожные — не такая уж плохая перспектива. Кроме того, я читала интересную книгу, полную незабудок и галантности, — приятная перемена после стольких убийств и гнетущей атмосферы.
— Пол, должно быть, в ярости, — отметил Льюис. — Он хотел в этот уик-энд отвезти тебя в Лас-Вегас.
Ничего, разорюсь в следующий раз, — ответила я. — К тому же мне надо кончить книгу. А ты, что ты собираешься делать?
— Немного поиграю, — улыбнулся он. — Приготовлю для тебя обед, а потом мы можем поиграть в кункан, правда?
Чувствовалось, что он чертовски счастлив. Еще бы, на целый день я в полном его распоряжении; наверное,
— Поиграй, а я пока почитаю. Полагаю, радио и телевизор тоже не работают?
Я забыла упомянуть, что Льюис часто играл на гитаре, в основном медленные, протяжно-лирические мелодии, очень странные, которые сам сочинял. Забыла оттого, что ничего не смыслю в музыке. Он поднял гитару и взял несколько аккордов. Снаружи ревел ураган, я пила горячий кофе в компании моего дорогого убийцы и пребывала в прекрасном расположении духа. По последним данным психоанализа, легкое счастье — это самое ужасное. Счастье связывает, от него невозможно избавиться, и начинается невроз. На тебя могут навалиться трудности, ты борешься, защищаешь себя, тобой владеет единственная мысль — как спастись, ты сжат, как пружина, но вдруг счастье бьет тебя в лицо, как камень или солнечный зайчик, и ты сдаешься, сдаешься счастью ощущать себя живым.
День прошел. Льюис выиграл у меня пятнадцать долларов, позволил, слава Богу, мне самой приготовить обед, играл на гитаре, я читала. Меня он совсем не беспокоил, с ним было просто, как с кошкой. Пол же, с его внушительным видом, бывало, утомлял меня. Я не решалась представить себе, во что вылился бы день с Полом в таких вот условиях: он пытался бы исправить телефон, завести «ролле», спасти жалюзи, помочь мне закончить сценарий, говорить о знакомых, заниматься любовью и Бог знает чем еще... Действовать. Что-нибудь делать. А Лыоис - вел себя иначе. Дом могло бы снести с фундамента, а он напевал бы, сидя в обнимку с гитарой. Да, я не помню более приятного дня, чем этот, посреди ревущей стихии.
Когда наступила ночь, силы урагана будто удвоились. Жалюзи с печальным скрипом метались на ветру, как птицы. Снаружи царила мгла. «Роллc» бился о стену, как огромная собака о дверь, в ярости, что ее оставили на улице. Меня начал охватывать страх. Я чувствовала, что Бог в своей изначальной мудрости стал несколько суров к своим почтительным слугам. Льюис же, конечно, смеялся, забавляясь моим испуганным видом, и изображал насмешливого героя. Наконец мне все это надоело, и я рано отправилась спать, приняла ставшие уже привычными таблетки снотворного (и это после стольких лет жизни без лекарств!) и попыталась заснуть. Бесполезно. Ветер ревел, как лес, переполненный волками, дом трещал по всем швам. Около полуночи часть крыши над моей комнатой снесло, и вода, хлынувшая сверху, промочила меня насквозь.
Я вскрикнула и, повинуясь идиотскому инстинкту, спряталась с головой под простыню, потом выскочила из комнаты и попала прямо в объятия Льюиса. Было темно — хоть глаз выколи. Он вел меня перед собой, и, нащупывая путь, мы вошли в его комнату, крыша над которой чудом уцелела. Льюис схватил с постели покрывало и стал растирать меня, как старую лошадь, успокаивая при этом, как успокаивают испуганных четвероногих:
— Ну-ну... ничего, все кончится...
В конце концов он спустился на кухню и, используя зажигалку как свечу, нашел бутылку шотландского и вернулся по колено мокрый.
— Кухня полна воды,— веселым голосом объявил он.— Диван плавает вместе с креслами в гостиной. Мне пришлось просто плыть за этой чертовой бутылкой, которая плескалась в волнах. Забавно, какими смешными выглядят вещи, когда они меняют привычное место. Даже холодильник, такой большой и неуклюжий, плавает, как пробка.
Я не думала, что это очень забавно, но чувствовала, что он говорит так, чтобы подбодрить меня. Мы сидели на его кровати, дрожа и кутаясь в одеяла, и в темноте пили прямо из горлышка.