Дыхание розы

Жапп Андреа

Женское аббатство Клэре, Перш,

ноябрь 1304 года

Она забилась в угол маленькой темной и сырой комнаты, пропитавшейся запахом экскрементов и свернувшегося молока. Она забилась в угол, присев на илистую землю, которая пачкала зловонной зеленоватой грязью низ ее слишком легкого платья, ее лодыжки, ее икры. Она забилась

в угол, вглядываясь в темноту, пытаясь разгадать долетавшие до нее звуки. Раздавались грубые окрики, взрывы безумного смеха, крики, перераставшие в отчаянные вопли. Потом наступила своего рода тишина ужаса. Она забилась в угол, стараясь слиться с камнями стены, надеясь распластаться на них, чтобы окончательно исчезнуть. Шаги, остановившиеся за низкой дверью, казавшейся такой толстой. Восклицание:

— По крайней мере похоже, что она, эта баба, весьма аппетитна и на нее приятно смотреть!

— Она была такой, но выглядела как оборванка, когда я приволок ее сюда из процедурной комнаты.

Дверь сотрясалась от сильных ударов. Но почему они ломились, ведь им было достаточно открыть замок? Прекратите, да прекратите же…

Элевсии де Бофор удалось вырваться из мучившего ее кошмара. Вся в поту, она села в кровати. Аньес. Допрос с пристрастием. Скоро начнется допрос с пристрастием. Что делает Франческо?

За дверью ее покоев царило какое-то оживление. Потом раздался крик. Кричала Аннелета:

— Матушка, умоляю вас, проснитесь… Жанна… Гедвига…

Элевсия буквально выпрыгнула из постели и бросилась открывать. Тибода де Гартамп, сестра-гостиничная, цеплялась за руку Аннелеты. За ними стояли Эмма де Патю и Бланш де Блино, мертвенно-бледные, как привидения.

— Что происходит? — взволнованно спросила Элевсия, поспешно надевая накидку.

Тибода пронзительно выкрикнула:

— Они умрут, они умрут… Господи ты мой Боже… Я ни секунду больше не могу оставаться в этом проклятом месте… Я хочу уехать, немедленно…

Обезумевшая, готовая вот-вот впасть в истерику, сестра-гостиничная едва не бросилась на аббатису. Аннелета попыталась ее успокоить, решительно отчитав:

— Хватит! И отцепитесь от меня, ваши ногти вонзаются мне в руку. Отцепитесь, говорю я вам…

Тибода продолжала кричать:

— Я хочу уехать… Позвольте мне уехать… Если вы…

От звонкой пощечины голова Тибоды дернулась в сторону. Аннелета вновь замахнулась, но тут вмешалась Элевсия:

— Да объясните же мне в конце концов!

— Они в очень плохом состоянии. Жанна д’Амблен и Гедвига дю Тиле. Едва они легли спать, как у них началась рвота.

Аббатиса почувствовала, как от ее лица отхлынула кровь. Она содрогнулась от ужаса и едва слышно спросила:

— Тис?

— Возможно, но я не уверена.

Элевсия молча бросилась по коридору к дортуарам. Все четыре женщины побежали за ней.

Жанна д’Амблен лежала под

простынями, испачканными кровавой рвотой. Ее глаза были закрыты, грудь едва поднималась от дыхания. Мучительная агония превратила ее лицо в искаженную маску. Элевсия провела рукой по ледяному лбу Жанны и выпрямилась, едва сдерживая душившие ее слезы.

Аннелета рявкнула:

— Где кувшин с водой, который я велела принести?

Обезумевшая послушница подала ей кувшин, расплескав добрую четверть содержимого на пол.

В другом конце дортуара раздался крик:

— Она… Нет, это невозможно… Да сделайте что-нибудь…

Элевсия бросилась на крик. Голова Гедвиги дю Тиле упала на плечо Женевьевы Фурнье, сестры — хранительницы садков и птичника. В отчаянии Женевьева, отказываясь признать правду, трясла мертвую хрупкую Гедвигу в надежде оживить ее, шепча доверительным тоном:

— Прошу вас, дорогая Гедвига, прошу вас, возвращайтесь к нам… Ну же, Гедвига, ну же… Вы слышите меня? Это Женевьева. Вы знаете… Женевьева, ее индюки, ее яйца, ее карпы и ее раки. Сделайте над собой усилие, заклинаю вас. Дышите, дорогая Гедвига. Смотрите, я помогаю вам, я расшнуровываю ваш шенс, чтобы вам было легче дышать.

Аннелета с неожиданной нежностью попыталась освободить тело мертвой сестры, но Женевьева не разжимала своих крепких объятий. Аннелета понюхала посиневшие губы, затем просунула палец в рот Гедвиги, чтобы понюхать слюну. Поцеловав блестевший от пота лоб Женевьевы, она прошептала:

— Она умерла. Оставьте ее, прошу вас.

— Нет. Нет! — кричала хранительница садков. — Нет, этого не может быть!

Женевьева цеплялась за свою духовную сестру, почти легла на безжизненное тело, прижалась лицом к ее шее и все время повторяла скороговоркой:

— Нет, это невозможно. Господь не допустит этого. Он не допустит, чтобы один из столь нежных ангелов ушел таким образом. Я это знаю! Вы ошибаетесь, дорогая Аннелета, она вовсе не умерла. Она потеряла сознание, только и всего. Обыкновенный обморок. Вы прекрасно знаете, моя дорогая, она всегда была слабенькой. Но умерла… Какая глупость!

Элевсия хотела вмешаться, но Аннелета, отрицательно покачав головой, сказала решительным тоном:

— Нам как можно быстрее надо заняться Жанной, теперь, когда, как мне кажется, я знаю, о каком яде идет речь.

Перейдя на шепот, чтобы ее не могла услышать Женевьева Фурнье, она добавила:

— Ни слова Жанне о смерти Гедвиги. Вы знаете, как они дружили. Жизнь нашей сестры-казначеи держится на волоске, и это жуткое известие может оборвать его.

Они на время оставили женщину, отказывавшуюся верить в произошедшее, поскольку знали, что эта передышка будет недолгой и вскоре горе со всей неумолимой жестокостью навалится на нежную Женевьеву.

Жанна задыхалась. При каждом приступе рвоты ее рот переполнялся слюной с примесью крови, стекавшей по подбородку. Из ее груди вырвался хрип.