Дыхание снега и пепла. Книга 1. Накануне войны
Шрифт:
– Все хорошо. Я тоже хочу, чтобы он был рядом. Это такая ночь, когда вся семья должна быть вместе, в безопасности.
Она издала негромкий звук, выражающий согласие и благодарность, но ей хотелось продолжить разговор и сохранить это ощущение внутренней связи, которое позволяло сдерживать наступление тьмы.
– Кошка священника была очень красноречивой кошкой, – осторожно добавила она. – Я имею в виду на похоронах. То, что ты говорил об этих несчастных.
Роджер усмехнулся, она увидела облачко пара от его дыхания, белое в ночном воздухе.
– Кошка священника была до крайности
Она знала, что он ее не видит, и улыбнулась.
– Ты отлично справился, – сказала Брианна нежно.
– Хм, – ответил он, снова усмехнувшись. – Что до красноречия… Если оно там и было, то это не моя заслуга. Я просто цитировал какой-то из псалмов, даже не знаю, какой именно.
– Это неважно. Почему ты выбрал именно эти строчки? – спросила она с любопытством. – Я думала ты прочтешь Отче наш или двадцать третий псалом – его все знают.
– Я думал, что так и поступлю, – признался Роджер. – Я собирался. Но когда пришло время говорить… – Он замялся, и Брианна вдруг будто снова увидела сырые холодные могилы и ощутила запах пожарища. Роджер сильнее сжал ее руку и притянул ближе, беря жену под локоть.
– Я не знаю, – сказал он глухо. – Просто эти слова показались более подходящими.
– Так и было, – прошептала она, но не стала продолжать тему, решив направить разговор в иное русло. Брианна хотела обсудить свой последний инженерный проект – ручной насос, который позволял бы поднимать воду из колодца. – Если бы у меня было нечто, что я могла бы использовать в качестве трубы, я провела бы ее прямо в дом – проще простого! У меня накопилось уже достаточно древесины, чтобы сделать хорошую цистерну. Если мне удастся уговорить Ронни, чтобы он ее собрал, мы, по меньшей мере, сможем принимать душ из дождевой воды. Но использовать в качестве труб пустые древесные стволы никуда не годится, уйдут месяцы только на то, чтобы покрыть расстояние от колодца до дома, не говоря уже о ручье. И нет никаких шансов достать листовую медь. Даже если бы мы могли себе это позволить – а мы не можем – везти ее из Уилмингтона было бы… – Она обреченно махнула рукой, сетуя на несоответствие желаний и возможностей.
Роджер задумался об этом на несколько мгновений, их башмаки синхронно шуршали по каменистой тропе.
– Ну, древние римляне, например, использовали бетон. Состав можно найти у Плиния.
– Знаю. Но для этого нужен определенный тип песка, которого здесь, увы, не найти. И еще известь, которой тоже у нас нет. И…
– А как насчет глины? – прервал ее Роджер. – Ты видала ту тарелку на свадьбе у Хильды? Большую красно-коричневую, с красивыми узорами?
– Да, – ответила она. – К чему ты вспомнил?
– Уте Макгилливрей сказала, что ее привез кто-то из Салема. Не помню имени, но она говорила, что он большой мастер в горшкоделании – или как там это называется?
– Спорю на что угодно, она такого не говорила.
– Или что-то в этом духе, – продолжил он, не обращая внимания на вставку Брианны. – Штука в том, что он сделал это здесь, ее не привезли из Германии. А это значит, что тут есть глина, пригодная для обжига.
– О, понятно. Что ж, это идея, так ведь?
Так оно и было, и идея заманчивая,
Они спустились с Риджа и были уже в четверти мили от дома Макгилливреев, когда она ощутила неприятное покалывание где-то возле затылка. Это могло быть просто разыгравшееся воображение: после того, что они увидели в той обезлюдевший низине, темный лесной воздух, казалось, дышал угрозой, за любым резким поворотом Брианне мерещилась засада, и она напряженно ожидала нападения.
А потом она услышала, как что-то хрустнуло в чаще справа – краткий сухой звук ломающейся ветки, какой не может произвести ни ветер, ни животное. Реальная опасность имела свой вкус – сильный, как лимонный сок в сравнении со слабым лимонадом воображения. Ладонь предостерегающе сомкнулась на руке Роджера, и он сразу же остановился.
– Что? – прошептал он, сжав руку на рукоятке ножа. – Где?
Он не услышал того, что заметила Брианна. Черт, почему она не взяла пистолет или на худой конец кинжал? Единственное оружие, бывшее в ее распоряжении, – швейцарский армейский нож, который она всегда носила в кармане, да еще то, что можно было найти в лесу. Она крепко прижалась к Роджеру и повела рукой очень близко к его телу, чтобы он точно угадал направление. Затем Брианна присела, ощупывая землю вокруг на предмет острого камня или подходящей палки.
– Продолжай говорить, – шепнула она.
– Кошка священника – боязливая кошка, так? – сказал он, явно поддразнивая ее.
– Кошка священника – беспощадная кошка, – ответила она, пытаясь скопировать его интонацию и в то же время шаря одной рукой в кармане. Другая крепко сомкнулась на тяжелом и холодном камне, который она вытащила из липкой грязи под ногами. Она поднялась, сосредоточив все чувства на темноте справа. – Эта кошка порвет на куски любого…
– А, это вы, – сказал голос в лесу позади нее.
Брианна вскрикнула, и Роджер рефлекторно дернулся, развернулся на пятках, чтобы встретить угрозу лицом к лицу, подхватил жену и толкнул ее за спину – все одним махом. От толчка по инерции она попятилась назад, зацепилась каблуком за древесный корень и больно упала задом. С этой позиции открылся отличный вид на Роджера, который в лунном свете бросился к деревьям с устрашающим ревом, держа кинжал в руке.
С запозданием она осознала, что именно сказал голос, равно как и тон, в котором безошибочно звучало разочарование. Очень похожий голос, тревожно громкий, раздался из-за деревьев справа.
– Джо? – сказал он. – Что? Что, Джо?
В это время справа доносились звуки борьбы и пронзительные вопли. Роджер явно кого-то поймал.
– Роджер! – закричала она. – Роджер, стой, это Бердсли.
Она уронила камень, когда падала, и теперь, поднимаясь на ноги, вытирала юбкой грязь с руки. Сердце колотилось, на левой ягодице наливался приличный синяк, а рвущийся наружу смех боролся с сильным желанием придушить одного или сразу обоих близнецов Бердсли.
– Кеси Бердсли, а ну-ка выходи оттуда! – крикнула она, а потом повторила еще раз, громче. Слух у Кеси улучшился после того, как мать удалила его вечно больные гланды и аденоиды, но он по-прежнему был глуховат.