Дыхание в басовом ключе
Шрифт:
– Иногда перегибает?! Иногда? Это когда же? Когда увел у него ту девку? Или когда растрындел всем...
– Ты понятия не имеешь, что там с той девкой было!.. – это уже мой дружок обрел дар речи.
– Зато я зна...
– Хватит! – менеджер разрешил спор по-своему. – А ну заткнитесь оба. Ты, – ткнул он в Хана, – и ты, – теперь в притихшего Романыча, – идите, проверьте, как там наш дебошир. Хоть водки ему налейте, хоть по голове дайте, но без него не возвращайтесь. Ты, – а это уже в сторону Дэна, – найди, наконец, вашего эльфа и напомни ему, что кроме баб на свете существуют также репетиции. А ты, – опа, а это уже ко мне, – не пугайся. Обычно они милые и пушистые, просто сегодня побрились. Вика, мне было очень приятно познакомиться с такой очаровательной девушкой.
И, подхватив с журнального столика какие-то папки, двинулся в сторону двери.
– Э-э-э... Аллё! – Дэн протянул ему вслед две сложенные в молитвенном жесте руки. – Гудвин, ты куда?
– Обедать.
– А мы? Мы, между прочим, тоже голодные.
– А вы вчера уже ели, а сегодня еще не заслужили, – Анатолий, которого почему-то назвали Гудвином, заливисто рассмеялся, что как-то совсем не вязалось с его суровым и элегантным образом, и ушел, по дороге отвечая на какой-то звонок: – Какая подсветка? Вы там сдурели, что ли? Вы еще гирлянды елочные повесьте! Да еду я, еду, можно подумать, у меня выбор есть!
И мы с рыжим солнышком остались наедине. Он, выудив из кармана стильных, явно модельных джинс свой айфон, начал кого-то набирать, а я, уже не стесняясь, принялась опять его разглядывать. Интересно, кем он приходится этим ребятам из Рельефа? Какой-то техник, или, как и Ромка, чей-то друг? Явно не член группы, слишком неподходящая внешность для рок-звезды. Такой милый, интеллигентный мальчик, прямо мечта всех тещ мира. Приятный, в меру красивый, с по-детски широко распахнутыми серо-голубыми глазами, лучащимися добродушием и покоем. Даже серебристая пуговка пирсинга под нижней губой не портила впечатление, а, скорее, добавляла какую-то изюминку. Рядом с ним хотелось закутаться в плед и с чашкой горячего чая встречать рассвет на берегу океана. К тому же, его лицо при ближайшем рассмотрении показалось мне удивительно знакомым. Появилось навязчивое впечатление, что я его откуда-то знаю. И еще интересно, у него девушка есть? Так, стоп, что за мысли? Он же для меня еще совсем мальчишка. Сколько же ему лет?
– Двадцать шесть, а что? – Дэн, оторвавшись от телефона, смотрел прямо на меня. Ой, я это что, вслух спросила? Судя по лукавому прищуру зеленых глаз, да. Выходит, он мой ровесник? Интересно... И как-то неудобно получилось. От судорожных попыток сообразить, чем объяснить свой внезапный интерес, меня спас сам же его виновник: – Ты, кстати, пить не хочешь? Чай, кофе?
– Э... да, спасибо. А можно просто воды?
– Да не вопрос, – рыжий, повернувшись в пол-оборота, засунул руку за спинку дивана и, выудив оттуда маленькую запечатанную бутылку минеральной воды, перебросил мне. – Ты не стесняйся, если чего надо. Я позвоню, хорошо? Не скучай, я быстро.
И опять начал кому-то названивать. А он, оказывается, еще и вежливый! Мечта, а не парень. Так что же он тут делает в компании буйнопомешанного Шеса и сексуально озабоченного Хана? От раздумий меня оторвал Дэн, видимо, дозвонившийся, наконец, до того, кого искал, и сейчас говоривший в трубку, лениво потягиваясь:
– Да нужен ты мне триста лет! Гудвин сказал найти тебя, я нашел. А дальше мне пофиг, все равно ударника нет, – выслушав ответ и задорно хрюкнув над чем-то, он сообщил: – А то ты Шеса не знаешь. Были бы тарелки, их бы уже не было. О! Тарелки! Ты, морда эльфийская, где? В прямом смысле, что ли? А-ха... Ладно, заканчивай и вали сюда... Нет, репетиции уже, скорее всего, не будет, но мы жрать хотим... Ну вот, пиццу, значит, привезешь и можешь валить обратно. Ну, как обычно, на всех. Хотя, погодь пять сек. Ты пиццу ешь? – повернулся он ко мне и, получив неуверенный кивок, вернулся к невидимому собеседнику: – Добавь еще одну. Давай, не перетрудись...
– Опа, вернулся, красавчик, – проследив за направлением его взгляда, я увидела как раз входивших назад трех парней. Слегка встрепанных, но, похоже, уже спокойных. Шес, видимо, услышавший окончание разговора, заинтересованно уточнил:
– Хавчик заказал? Это хорошо. На ребят, – тут он неопределенно ткнул пальцем куда-то себе под ноги, видимо в сторону нижнего этажа, – тоже?
– Ну да, они ж тоже тут с утра.
– Когда привезут? – Шес плюхнулся на диван рядом с Дэном и хлопнул того по плечу.
– Голодный? Я Димону звонил. Он по дороге заедет, купит.
– Тогда время еще есть, – и, переведя взгляд на меня, ехидно заявил, махнув рукой в сторону стоявшей в центре комнаты ударной установки: – Красавица, бубны там. По синтезатору тоже, конечно, можно постучать, но вряд ли его хозяин согласится, да? – опять повернулся он к Дэну.
Вот гад! Да он издевается! А я-то было обрадовалась, увидев, что он успокоился. Наивная. Оказывается, миролюбиво настроенный ударник Рельефа – еще хуже, чем он же, вышедший на тропу войны. Психуя, он хотя бы просто орет, а так еще и ядовито язвит. Как его Романыч вообще терпит? О том, что Романыч благополучно вот уже лет двадцать терпит вторую язву в моем лице, я предпочла в тот момент не вспоминать. Я уже начала было открывать рот, чтобы в цветистых метафорах рассказать нахалу, где я видела его вместе с его барабанами, но вдруг увидела, как Дэн утвердительно кивает головой в ответ на риторический, как мне казалось, вопрос панка. Вот теперь совсем не поняла – это солнышко, этот мальчик-колокольчик, эта мечта любой тещи, он что, их клавишник?!
Я так оторопела от этого открытия, что забыла, что хотела только что ответить ударнику. За что тут же поплатилась.
– Эй! Алекс Юстасу – мы прослушиваться будем или похаваем и мирно разбежимся?
– Не дождешься!
Я тяжело вздохнула и начала стягивать с себя туфли, краем глаза заметив согревшую мне душу затрещину, которую сидевший на широком подлокотнике дивана Романыч отвесил этой ехидне. Впрочем, внимание всех присутствующих тут же вернулось ко мне. Проследив за благополучно снятой обувью, четыре пары глаз синхронно поднялись вверх и застыли на уровне треклятой юбки. Хан начал расплываться в уже знакомой мне улыбочке, а Шес выразительно приподнял проколотую штангой бровь. Даже Романыч замер в каком-то маниакальном ожидании. А вот фиг вам! У меня было время, чтобы все продумать, так что получи фашист гранату – нарочито томно потянувшись всем телом, чем заставила пирсингованую бровь подняться еще выше, я встала с кресла и, подняв с пола чужую черную толстовку, направилась к барабанам. Не спуская глаз с их заинтригованных лиц, я аккуратно закрыла кофтой свои ноги и только после этого опустилась на табурет, уже под прикрытием своего импровизированного передника задирая юбку так, чтобы не мешала. Четыре крайне разочарованных вздоха и бровь, доползшая чуть ли не до середины лба, были мне наградой. Полюбовавшись еще несколько секунд на их физиономии, я уточнила, копируя интонации Шеса:
– Эй! Юстас Алексу – мы прослушиваться будем или похаваем и мирно разбежимся?
Если честно, то я ожидала, что после такого рокер опять психанет, но неожиданно в его зеленых глазах мелькнуло что-то очень похожее на улыбку, и он, вернув бровь на место, великодушно разрешил:
– Ну, давай.
– Что давать?
– А что ты можешь? – брюнет явно забавлялся. Вот паразит!
– Могу сбацать на барабанах, – я решила поддержать игру.
– А еще? – это он о чем сейчас?
– А еще могу не бацать на барабанах.
– Мда... Не густо... Ладно, бацай.
– Что бацать?
– А что ты можешь? – опять двадцать пять, ему что, ноты дать лень. Или он хочет, чтоб я играла собственный репертуар? Ну ладно, сам напросился.
И я, задав себе босой ногой ритм, начала выбивать ту единственную композицию, которую действительно знала от и до, которую могла играть часами, когда на душе было херово или требовалось сорвать злость. Палочки в моих руках летали над барабанами, а я целиком и полностью отдалась во власть того всепоглощающего чувства эйфории, которое испытывала только за ударными или разгоняя свой байк до запрещенных законом скоростей. Что сказать? Только то, что я девушка со странностями, как в два голоса утверждают Романыч и Олежек. Удар, удар, еще, тарелка, мелкая дробь на томе. Хорошо-то как... А что до того, что именно я играла, так сам же сказал сбацать, что могу. Ну вот.