Дыхание. Книга вторая
Шрифт:
Бьют фонтаны, скрипят вращающиеся колёса.
Самые отчаянные отправляются посетить только что запущенный аттракцион, Галеон. Неизвестно откуда привезённый полноценный Галеон, занявший одну из полян на окраине парка, ждёт своих обитателей. Поднявшись по трапу и поговорив с заезжими пиратами, стоит заглянуть и внутрь. Галеон превращён в отель, с номерами на двоих. Каждому предоставляется шанс самостоятельно вытащить из корзины номерок, вслепую. После второго вошедшего комната запирается до рассвета. В каждой каюте – свои сюрпризы, приключения ожидают многих. В потолках кают созданы иллюминаторы, можно заглянуть и к соседям. Рассказывают об одной парочке, вытащившей два одинаковых номерка. Повезло им… Причуда судьбы. Бывает же…
Вина ещё не разносили, погреба заперты, желающим предлагают конфеты. Многие мучаются жаждой – бурдюки так и не донесли и где-то потеряли. Пьют прямо из купален, из бассейна с офиурами. Говорят, у воды появились целебные свойства. Про офиур говорят все, тема животрепещущая. Намекают, что это заморские наложницы одного из должников Замка, он расплатился ими, проигравшись. Играют все, играют повсюду, ставить можно всё. Очень дорого ценится власть над собой – в половину предыдущей ставки. Проигравшие на одну ночь становятся рабами и рабынями Замка – их
Одна девочка выдувает мыльные пузыри ростом с себя. Оторвавшись, они медленно поднимаются в небо. Она заворожила окружающих, мимо не проходит ни один. Повторить её не пытаются – девочка учится в особой школе для юных волшебниц, статистическая нестабильность – её кредо. Амадей лично обещал навестить её, он тоже так не умеет. Рядом с ней говорят шёпотом – девочка не улыбается, она серьёзна. Девушек приводят посмотреть на неё, юноши держат их под руку, им кладут голову на плечо, и стоят, любуются. Рядом с ней попадаешь в другой мир, в котором чудеса возможны. Пузыри поднимаются в небо, затихший вечер и безбрежное небо как пристанище для их полёта. Каждый пузырь она посвящает возлюбленным – один скрипач, бросив замковый оркестр, присел неподалёку и наигрывает медленную историю. Возлюбленные наполнены признательностью и загадывают желания, одинокие провожают шары глазами. На некрасивую девочку смотрят с непониманием, или даже не смотрят. Она говорит на непонятном языке, состоящем из птичьих трелей, движения её рук синхронны и нарушают симметрию лишь коснувшись стеклянной дудочки. Простая, никем не замеченная, она бродила по аттракционам, посчитала шансы в лотерее, поскучала ища четыреста отличий, и решила занять себя сама. Попросила у мальчика дудочку, и… Если бы не шум, шары бы получались лучше, она бы предпочла побыть одна, но раз уж так сложилось… Глядя сквозь пузыри на людей, она видит их изменившимися, посерьёзневшими, словно снявшими легкомысленную шелуху, позабывшими паяцанье и торопливость. Торопливые никогда не научатся равновесию, а внутреннее равновесие – первый залог хороших шаров. А когда шар не хочет лететь – на него нужно подуть, набрать полную грудь воздуха, открыть кругло рот, и медленно выдувая воздух, отправить его в небо. В небе шары неуязвимы для мимов, и мимы, окружив её, любуются ими издалека, застыв в очаровании. Сжалившись, девочка дарит одному миму шар, он держит его на протянутых руках, и осторожно подносит потрогать каждому. И с тревогой, волнуясь, что что-то случится, волнуясь сильнее, чем во время игры, люди прикасаются к чудесному шару, и с улыбкой облегчения смотрят друг другу в глаза. И возлюбленные, держась за руки, шепчут слова любви, смущаются, и просят разрешить коснуться ещё. Касаются и дети, голубоглазые и зеленоглазые, кареглазые, с глазами жёлто-коричневыми и сине-серыми – касаются на память и молодые маркизы, и светловолосые фрейлины, и повариха-Ленела, и замковые горничные, юноша-подмастерье и герцогиня Мантуа. И забыв на миг свою жизнь, они обещают друг другу стать счастливее в этот вечер, пока колесо Замка отбивает грядущие сумерки. А мим, вдохновлённый важностью роли, осмелев под взглядом удивительной девочки, касается мыльной плёнки, проникает пальцами внутрь шара, и вместе с ним, держась за него, медленно поднимается в небо. И люди, запрокинув головы и следя за его полётом, затихнув как никогда в жизни, позабыв говорить и дышать, обещать и верить, провожают задумчивого мима, пролетающего над старыми замковыми башнями. А девочка, оправив косу и опустив дудочку, окинув взглядом других, тихонько отправляется к скрипучим качелям. Маленький миг счастья открывает вечерний бал.
Женщины рождаются для балов. В темноте полярных ночей, в переходах замков, в постелях и умывальнях, в окружении сановников или простых подруг – женщины готовятся танцевать. Движение и воображение, сложный адюльтер, искусство полуслова, лилии рук и мягкие ресницы – созданы чтобы быть. Чтобы говорить о них и вспоминать, ждать, гореть, улыбаться, и, отпустив себя, – рассмеяться всей душой. Чтобы удержаться на каблуках и пуантах, взлететь, поддержанная партнёром, взмыть над землёй, и приземлиться под взглядами ликующей судьбы. В мире изобилующих слов женщинам не хватает свободы – последняя возможна лишь в танце, под музыку Штрауса и хореографию Петипа. Подводный танец, в объятиях быстрого дельфина, невозвратим и вольготен, и – ах! – почему же дельфины не умеют целоваться? Танцы под куполом цирка, несомые лентами маятника, овациями и тяжким трудом созданы для отчаянных, танцы на песке, на берегу бескрайнего моря, – для самых счастливых. Мужчину так сложно заставить танцевать, заставить помолчать, послушать себя и забыть упрямство – и женщины танцуют вместе с женщинами, репетируя и готовясь. А строгий хореограф, лишённый всякого человеческого начала, посвятивший свою жизнь исключительно развитию двигательного воображения, так и норовит, в наказание и во исполнение художественного замысла, посадить тебя в расписной вазон, и изображать попеременно волнующиеся годеции и ветреную любовь. Ему не стыдно и покормить тебя из ложечки сметаной, и вытереть платочком рот – его снисходительность не знает никаких границ. А насмешливые подружки станут играть в пантомиму, передразнивать и флиртовать с проходящими мужчинами. Оттого осторожные, убежав от всех, танцуют в одиночестве в беседках замкового парка, среди срываемой ветром листвы и кельтских божеств. Музыка звучит у них внутри, выбираемая порывистым внутренним ветром, вместе с полётом каблуков, подхваченных вихрями нот. Танцующие на аллеях и среди колонн, на ступеньках, на парапете, на террасе – танцующим нет числа. Молодая пианистка танцует одними руками, ей уже посвятили оду, а она лишь взглянула на дерзкого почитателя – какой мужчина сравнится в совершенстве с роскошным роялем? Но вот, седой князь подвигает к роялю стул, кладёт на клавиши руки… Четыре руки сливаются воедино, они уже признаются друг другу в почтенном любовании, смеются, флиртуют, спорят… Они обходятся своим языком, они посвятили ему годы жизни, труда, страсти – кто же другой поймёт их? Что им до дерзких поэтов, роскоши, вин, Галеона, золота… Её игра изменилась, она уже пытается ему что-то доказать… Своё превосходство? Так он же написал эту музыку, просто она не знает… Она превзойдёт его, он не исполнитель, он творец. Кто-то расскажет ей об этом, она сильно удивится. Какая встреча… Так вот Вы какой? Я так любила ту сонату… Напишите?.. Для меня…
Те, кому не довелось найти поклонение одного, ищут восхищение многих. Танцующим в одиночестве оно даётся легче, загадочный закон обрекает на него. Поклонение бывает разным, но ему запрещено прерываться близостью. Как можно быть близким с Богом? Эта близость уже сравни обожествлению. Ты даришь им себя – и они сохранят драгоценное, они дорисуют тебя и твою жизнь, увидят во снах, напишут стихи… И не подойдут. Оставят тебя одну, чтобы не сжечь этот порыв, не вернуть на землю, не понять. Это зовётся мудрым – пойми же это, танцуя на парапете. Улыбайся, рисуй лилиями рук… Праздник подарит этот шанс, осмелиться и забыть о близости, счастье, крепких руках… Остаться одной на удивительной вершине, совершенством. И долго плакать в подушку от скребущего жестокого одиночества. Мечтая, чтобы кто-то однажды постучался в запертую дверь… Не бойся, этого не суждено… Танцуй…
Праздник знает людей. Он не даст им уединиться, не даст побыть вдвоём, спрятаться. В огромных залах растопят камины, просторы парка окружит ночной холод. Для полноты счастья люди попросят уюта – и не получат его. Им принесут вина и стекла, желающие отведают ужина, будет фейерверк, сцены, песни… И люди, и маскарад, и смех, смех, смех… Уют в Замке? Вы шутите? Уют возможен лишь на чердаке. Поговорите с придворным математиком. Сил хватит на многое, ночь длинна. Можно успеть влюбиться и расстаться, и влюбиться вновь, в каждую новую партнёршу, в каждую встречную маркизу, молодую и яркую.
Любовь легка как глоток вина, лишь каждый пьянеет по-своему. Искусство лицедеев, талантов и лиц, любовь взрослая, простая как птица. Мы не верим в любовь и никогда не поверим в неё, мы пришли танцевать. А Вы? О, я пришёл любоваться. Любовь – райская выдумка… Как я с Вами согласна… У Вас в глазах… Соломинка? Да, маленькая соломинка. Держитесь за неё… Боюсь утонуть… Любите этот вальс? Безумно. Пойдёмте, а то опоздаем. Зачем мы говорим друг другу Вы? Мы же на балу… Ты любишь Гофмана? Гофман… Слышится дремучий лес.
Сколько препятствий на готовящемся пути… Мужчины и женщины, молодые и седеющие, баснословные фамилии, экстравагантные поступки. Сколь многие положат на неё глаз, станут смешить и смеяться, опять заговорят о любви, увлекательно, правдиво, порывисто. Говорить, говорить блестяще, как ты умеешь.
Мой следующий танец уже заказан. Отмени его. Не могу, я же обещала. Не смейся, чего ты? Ты не один. И ты не одна. Но я буду тебя ждать. Я танцую с Аллиетой, знаешь её? Познакомь нас. А она кто? Какая разница. О чём мы говорили? Не помню. Ты слишком крепко меня держишь. И я старше тебя. Ты богата? Безумно. Тогда я украду тебя. Тебя поймают и отправят на каторгу. Я успею тебя зарезать. Как же… Я ношу на груди маленький дамасский кинжал. Моя любовь стоит дорого. Ты богата? Безумно… Нас найдут на рассвете. Ах! Не делай так! Ах!
Те, кто не танцует – говорят, говорят блестяще, вдохновенно, под аккомпанемент и обожание. От одного переходят к другому, рождается соревнование, турнир. Что рыцари… Кому теперь нужны они? Вокруг адъютанта Императора собрались молодые повесы, он привычно блистает в своём кругу. Этим летом в моде панорамы писателей…
Сейчас, сейчас, он должен подойти к ней, догнать, нужно спешить, за мостом она повернёт, её могут встретить, там уже стоят. Нет, нет, бежать нельзя, она испугается, она уже оборачивалась. Поторопиться, быстрее, сейчас уйдёт, прилив недолог, опять стану описывать эти перила, виньетки, к чему виньетки, проклятый чердак, какое вдохновение может быть на чердаке, будь проклят тот день, когда я приехал в Париж, вместе с издателем, вместе с сыром, эта проклятая сцена на мосту, что же написать? Нужно поймать её, во что бы то ни стало, нужна тревога, показать его коварство, лживость, он не пропустит шанса, сегодня он свободен, нельзя пройти мимо этой штучки, обязательно. Уже четыре недели пишу о его жене, сколько можно, денег осталось на четыре дня, нужна кульминация, новая завязка, нет времени в прачечную сходить, записался. Какие могут эмоции в четвёртом часу ночи, какой баран познакомил меня с этой бараниной… Он хватает её за манто, он торопится, речь бессвязна, он искал её, да, да, она нужна ему, никогда, как она могла забыть, детство, рощица в лесу, они… Нет, нет, он не Шарль, он Эмиль, Эмиль. О нет! Я обознался, как я мог, ты не Сегретт, нет, о горе мне… Несчастье, как объясниться, поймите, я не думал, не знал… Горе, горе… Сейчас, сейчас, он поведёт её, попалась, как это просто… Мост уже заканчивается, мосты коротки, к набережной, поцеловать её там, понюхать…
Дома у нас в форме грибов. Что Вы улыбаетесь? Крестьянам нравится. Каким покрасишь – так и назовут, у нас в большинстве белые грибы и подберёзовики. Окна, ясное дело, – вишенки. От плетней мы отказались, они архаичные. Водонапорная башня у нас сосной. Сосна с лестницей, по ней детвора лазить любит. При церкви библиотека. По воскресеньям у нас литературные вечера проходят – один выступающий декламирует, остальные наслаждаются. Обстановка камерная, стулья мы ставим в полукруг, женщины садятся в середине, мужчины – по краям. Приходят со всего села, учатся. Крестьяне у нас светские, предпочтения классические. Отдаём дань поэзии, прозу читают реже. Женщины эмоциональнее, они чаще темы любовные берут. Мужчинам ближе поэтическая история, баллады, сказания. Некоторые пишут сами, и очень талантливо. Посвящают нашим местам, краю. В праздники мы тоже вечерами собираемся, музыку слушаем. У нас лишь певцы, играть цыган приглашаем. Музыка народная или цыганская – мы от них зависим. Их музыка нам чуть дальше, но мы уже научились понимать. Цыганки одеваются скромно, да…