Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Шрифт:
Настоящий знаток сигар точно бы отказался, ибо технология их производства на этой фабрике по сравнению с тем, как это делали в предыдущем веке — предварительно растирая табачные листья на обнаженном бедре, — была упрощена до предела. Любителей сигар местного производства в СССР так и не завелось, хотя высокие чиновники и любили подымить «гаваной» за высокими же кремлевскими стенами или у себя на даче, на террасе, о чем мечтал еще Илья Ильич Обломов.
Хочешь не хочешь, а задумываться над оформлением табачной продукции ее производителям приходилось. Такого разнообразия табачных изделий, которое существовало в старом, прокуренном не одним поколением ядреного «Жукова табака» Петербурге, — в Ленинграде, разумеется, не было, к тому же то, что выпускалось, советские
Были, правда, и дорогие изделия, красочно оформленные, но в советском обществе было не принято «красоваться», да и денег лишних у большинства курильщиков не было, поэтому дорогая продукция составляла незначительную долю в общем объеме производства. К тому же печатники десятилетиями испытывали нехватку сырья должного качества, и им приходилось довольствоваться «макулатурной» бумагой, которая иногда шла даже на папиросные мундштуки. Рабочий люд (шоферы, например), купив пачку папирос, перекладывали ее содержимое в металлический портсигар с серпом и молотом, иначе пачка, положенная в карман, тотчас превращалась в кулек с рассыпавшимся табаком. Остатки табака невозможно было извлечь из кармана никакими силами и подручными средствами, и тем более курильщики старались не привлекать на помощь жену, ибо можно было нарваться на ее неудовольствие.
В специальном журнале, посвященном табачной промышленности, в 1938 году отмечалось, что «внешний вид и качество пачечной бумаги почти всех фабрик непригодны для печатания этикеток литографским способом, а также для изготовления готовых пачек… Применение макулатуры, забитой клеем, грязью и углем, пропитанной смолой и маслом, неизбежно сказывается на готовой бумаге, а это, естественно, ухудшает внешний вид этикета, и, что особенно нетерпимо, препятствует получению нормальных оттисков».
На табачных фабриках обсуждались не только решения коммунистической партии, но, даже, случалось, и производственные вопросы — элементы упаковки, шрифт, орнамент и сюжетный рисунок; не забывали и о культурно-исторической особенности города, идеологических установках и тотальной цензуре, после чего рабочие материалы передавались на утверждение в наркомат.
Наркоматом, между тем, были предъявлены жесткие требования к оформлению табачных изделий: «Названия и этикет для папирос должны: а) быть легко воспринимаемы; б) быть легко запоминаемы и в) удовлетворять вкусам широкой публики. Поэтому при выборе названия и этикета необходимо найти лучший вариант удовлетворения вкуса публики; папироса с удачным названием и удачным этикетом сразу нравится, сразу запоминается и пользуется спросом со стороны широких масс. С другой стороны, массовое распространение папирос дает возможность при помощи этикета воздействовать на развитие художественного вкуса у потребителя. Однако это воздействие ни в коем случае не должно перерастать в самоцель».
Уму непостижимо, как предшественники ленинградских табачников умудрялись обходиться до 1917 года без подобной назидательной демагогии и при этом насыщать рынок яркими, красочными коробками, при оформлении которых было проявлено немало творческой фантазии, не скованной указаниями сверху, сбоку или снизу.
Первое время после 1917 года продолжали жить названия, завоевавшие популярность в предыдущие, богатые на выдумку и широкий ассортимент разнообразных товаров годы — шапошниковские «Тары-бары», «Добрый молодец», прославленный ценителями продукции «Лаферма». В 1920-е годы им на смену пришли папиросы «Сафо» 2-й Государственной табачной фабрики, «Смычка», символизировавшие «союз рабочего класса и трудового крестьянства», «Красная звезда» с двумя инертными красноармейцами на этикете (фабрика им. Урицкого) — один за рулем мотоцикла, другой в мотоциклетной коляске, «Северная Пальмира», «Нева»; потом появились «Трактор», «Совет», «Блюминг» и даже «Шарикоподшипник»!
Во второй половине 1930-х годов, в эпоху «больших строек», советские курильщики получили марку папирос, затмившую все другие на долгие десятилетия — «Беломорканал».
Художники фабрики им. Урицкого, где впервые в 1937 году начали производить эти папиросы, прочертили на папиросной коробке с изображением географической части Европы и Средиземноморья трассу сооруженного в 1933 году руками зэков Беломорского канала, помельче обозначив крупнейшие зарубежные каналы, появившиеся намного раньше советского, — Кильский (в Германии, соединяет Балтийское и Северное моря, построен в 1895 году) и Суэцкий (открыт в 1869 году). Спустя полтора десятка лет на коробке осталась только карта европейской части СССР, а к Беломорскому каналу прибавился очередной искусственный водный путь — Волго-Донской канал им. Ленина (открыт в 1952 году) и канал им. Москвы (до 1947 года — канал Москва-Волга). На коробке папирос в конечном итоге остались упомянутыми три канала — «Беломорский», «Им. Москвы» и «Волго-Дон». Эта карта изучена не одним поколением курильщиков, да, наверное, и многими некурильщиками, которым случилось полюбоваться «замечательной картинкой».
В дальнейшем производство «Беломорканала» было налажено на десятках советских табачных фабрик — от Молдавии до Сибири и Средней Азии; завоевавшие невиданную популярность папиросы пользуются огромным спросом и в наши дни, а иноземцы уже не одно десятилетие изумляются, как можно курить такое. Наших это не смущает. По некоторым источникам, четыре процента российских курильщиков просто не признают ни легких папирос, ни сигарет с фильтром, — по причине дешевизны, по идейным соображениям, ну, и, разумеется, в силу привычки (какой же курильщик без нее) — и отдают предпочтение куреву, ставшему в СССР культовым.
«Беломор» фабрики Урицкого, по мнению знатоков, всегда отличался от «Беломора» других фабрик, ибо считался «настоящим». Говорили — «затянулся урицким» — и все ясно. В общежитиях всей страны на «Беломор» Урицкого играли в карты чаще, чем на деньги. «Беломор» — не просто отражение эпохи великих строек и грандиозных жертв; это — отличительная черта, характерная примета, «марка» огромного промежутка времени, известного как «советское». «Беломор» такой же «советский», как полет человека в космос, Чернобыль, как «Столичная» водка, автомат Калашникова, как все достижения и неудачи страны под названием СССР.
А папирос, между тем, в пачке двадцать пять штук, а не двадцать — если курить по одной в день, так почти на месяц хватит, особенно если этот месяц — февраль, но кто же такое удовольствие будет на месяц растягивать? Пачка в день — вот доза настоящего любителя «Беломора»! Даже шоферы-дальнобойщики, большие охотники подержать в зубах беломорину (руки-то заняты), и те не ограничивают себя ни в удовольствии, ни в привычке.
Поклонников «Беломора» можно смело разделить на две группы: представители первой отрывают уголок пачки и потом как бы скручивают ее в трубочку по мере уменьшения. Другие открывают пачку сразу и извлекают из нее первую попавшуюся папиросу. Приверженцев «Беломора» можно разделить и по другому принципу — по тому, как одни, прежде чем закурить, дуют в мундштук (раньше его называли еще и «куркой»), а другие постукивают по коробке, чтобы вытряхнуть попавший в мундштук табак. Некоторые еще и сжимают пальцами мундштук, делая своего рода фильтр или создавая помеху дыму, который предстоит запустить в легкие. А есть и такие, кто сжимает мундштук дважды, крест-накрест. Вот сколько возможностей к собственной трансформации таит в себе обыкновенная, на взгляд непосвященного, папироса! Главное для папиросы — попасть в руки настоящего поклонника и ценителя, и крепкий союз — без измен, скандалов, упреков и подозрений — обеспечен на десятилетия. Одно сплошное удовольствие!