Дым
Шрифт:
— Хорошо, — стараюсь ответить уверенно, хоть и перестала дрожать буквально сейчас. Перед Дымом совсем не хочется выглядеть испуганной овечкой, он не оценит.
А с каких пор мне интересно, что решит?
Пока ломаю голову, тот уже достает из холодильника сэндвич и кусает его на ходу. Вместо того, чтобы доесть вчерашнюю бесподобную курицу, я ведь могу и разогреть. Отвлекает от путаных мыслей очередной звонок Аси, он же возвращает в реальность, где Дым и без меня справится. Кто я вообще такая, чтобы лезть к нему? Он дал мне крышу над головой, душу-то
Следом меня зовет Лиса, за что я благодарна ей до луны и обратно. Предлагаю малышке карандаши, раскраску и стараюсь следить, чтобы та не решила устроить художества на стенах. Не должна, но мало ли.
После того, как мы выбираем рисунок — три всеми любимых кота на прогулке, я решаю-таки набрать Вознесенских, чтобы извиниться и узнать, какой мне вынесли приговор. Долго слушаю гудки, но никто не отвечает. А когда смотрю в экран на списки несохраненных номеров, понимаю, что не хочу восстанавливать старый. Какой смысл? Кому он нужен, кроме рекламы стоматологий? Маме? Ха-ха, мама мне не звонит. Она вообще никому не звонит, только мантры слушает вечно.
Жаль, конечно, что клиенты потеряют меня, но, если понадобится, я многие телефоны знаю наизусть, а самые важные записала в блокноте. Остальные при желании тоже достану. Потом, не сейчас, я все равно несколько дней не смогу работать.
Нахожу в интернете номер «Квадрата» и, дозвонившись, объясняю ситуацию Полине, администратору. Она обещает прикрыть меня перед Скелетиной, но только до среды. И это намного больше, чем я могла рассчитывать. С улыбкой засматриваюсь на Лису, которая, высунув язык наружу и сдвинув бровки, уничтожает карандашами лист бумаги. У нас так давно не случались подобные выходные, что я уже и забыла, как волшебно это может быть.
— Мама, — зовет Лиса и затем шепчет на ухо: — А мосно дядя посалник будет моим плинцем?
Я застываю, потому что именно в этот момент встречаю его взгляд. Переодевшийся Дым появляется в зале, объединенном с кухней, и смотрит во все свои серые глаза. Я многого в жизни не понимаю, знаю, что неважно разбираюсь в вербальных сигналах, но разгадать, о чем думает этот мужчина сложнее, чем понять код самого да Винчи.
— Конечно. — Я целую Лису в макушку и пытаюсь укусить за ухо под ее звонкий смех.
Все лучшее детям.
— Будешь чай? — облако мыслей рассеивается от низкого голоса.
— Нет, спасибо, — слишком быстро отвечаю я и тут же пытаюсь исправиться: — Выпила кофе. Надеюсь, ты не возражаешь.
Опускаю глаза, но через силу снова поднимаю на него.
— А я, пожалуй, выпью, — игнорирует мои слова. — Как ты себя чувствуешь?
Он подходит ближе, садится на подлокотник дивана, в то время как Лиса, наоборот, вскакивает и начинает кружиться под музыку из любимой рекламы про младенцев.
— Хорошо. Прополоскала и запшикала горло лекарствами, которые ты купил, надеюсь, обойдется. Если бы это была ангина, я бы уже не смогла говорить — у меня всегда так. Наверное, ты прав, и мне нужно было просто хорошенько поспать.
Дым кивает, глядя на меня сверху вниз, а я,
И она всегда приходит, если ее очень ждешь.
Резко дергаю головой, словно предвещаю, что случится. Вижу, как Лиса, забравшись на стул, тянет ручки к электрическому чайнику, из которого идет пар. И уже знаю, что будет дальше.
Я двигаюсь точно молния: мимо Дыма, мимо барной стойки. Один выпад, второй. Вот Лизка берет двумя ладошками закипевший чайник, только приподнимает и вскрикивает, потому что горячий. Она выпускает его. Тот со стуком кренится на бок, вода разливается по столу. Я не думаю, подставляю руку и со всей силы швыряю чайник в раковину. С громким звуком. С шумом в ушах, мушками перед глазами и диким ужасом, застрявшим меж ребер.
Не думать, не думать, не думать, обожглась ли Лиса, ударилась или упала. Блок. Стиснув зубы разворачиваюсь, слышу плач будто издалека. И с протяжным стоном выдыхаю, совершенно не контролируя себя и звуки, которые издаю.
Дым рядом. Он одной рукой держит Лису за подмышки, другой бросает кухонные полотенца на стол и на пол.
— Черт, Юна!
Лишь после его слов замечаю, как покраснела моя рука. Она трясется, но я не чувствую боли. Шок это или что — я не знаю. Единственное, что меня волнует: Лиса в порядке, она не обожглась.
— Не реви, — говорит Лисе, когда та всхлипывает и готовится раскричаться от испуга. Без грубости, но так, как я никогда не умела. Так, что она слушается, и вмиг дрожащие губки перестают дрожать.
Приземлившись на свои две, малышка шмыгает носом и отбегает к дивану, где прячется в подушках. Она чувствует, что набедокурила, с этим у нее проблем нет. Но я не хочу, чтобы ощущала себя виноватой. Я обязательно скажу ей, что она не причем, когда…
— Ауч! — шиплю, потому что Дым засовывает мою кипящую руку под воду. Это отрезвляет. Замечаю морщинки в уголках серых глаз. Он злится? — Прости, — тотчас слетает с губ. — Прости, это все моя вина, я не предупредила, что так может быть. Ты у себя дома захотел чай, а я… Я просто пью все холодное, Лиса привыкла, что можно трогать все. Чайник у нас стоит аж на холодильнике, чтобы не достала, и на плите ничего не оставляю, ведь…
— Ты почему себя так не бережешь? — Дымов задает вопрос, на который у меня нет ответа.
Происходящее кажется абсурдом. Сейчас, когда мы залили кухню водой, Лиса капризничает, а я стою с красной рукой и снова порчу Дымову выходной, он спрашивает, почему я не думаю о себе.
— Держи! — почти рычит, когда пытаюсь двинуться. — Нужно держать под водой минут пятнадцать минимум.
— Да ничего, почти не болит, — бормочу через стиснутые зубы, потому что, едва достаю руку из-под ледяной струи, она начинает пылать. — Мазью помажу, и пройдет.