Дюссельдорфский убийца
Шрифт:
Рут, улыбаясь, простилась со своим другом. Мяч часто приходил к ней в редакцию и забавлял своей болтовней. Несмотря на неподходящую, казалось, для его профессии фигуру, и излишнюю словоохотливость, он был дельным работником и пользовался всеобщими симпатиями, даже… в преступном мире.
Рут медленно шла по дороге в редакцию.
Усталое Сердце — какое странное прозвище. И какой грустный и тяжелый взгляд у этого Горна.
В репортерской она сдала подробный отчет обо всем виденном и слышанном и со вздохом сожаления уселась за перевод криминального романа для следующего номера газеты. Дюссельдорфские обыватели
В просторном кабинете начальника полиции происходило совещание. Прибывший комиссар сидел в стороне от остальных, как будто все происходящее его совершенно не касалось, задумчиво подперев голову рукой, изучая рисунок обоев, рассеянно посматривая на окружающих и изредка, вставляя свои замечания.
Докладывал шеф полиции, обращаясь преимущественно ко вновь прибывшему.
— Мы ничего не можем сделать с охватившей город паникой. Многие серьезные, рассудительные люди уезжают из Дюссельдорфа или отправляют отсюда свои семьи. Я не говорю уже о том, что многие избегают выходить вечером на улицу, а женщин не отпускают без провожатых. Случаи нападения с целью грабежа происходят чаще, чем это было до сих пор. Они, конечно, не имеют никакого отношения к маньяку-убийце, но нередко совершающие их люди пользуются для запугивания жертвы его именем. Слухи достигли небывалых размеров. Все подозревают друг друга, и мне пришлось уже произвести ряд самых бессмысленных обысков и арестов, чтобы не вызвать самосуда разъяренной толпы.
— Все же некоторые аресты оказались полезными, — вставил вполголоса Мяч.
— А именно? — встрепенулся главный комиссар, окинув маленькую толстенькую фигуру инспектора пытливым взглядом.
— Я хотел сказать… всеми уважаемый доктор, Миллер… спирит и ученый. Он не только не обиделся на арест, но… даже дал очень ценные указания.
— Вы понимаете, что мы прилагаем все усилия, — нетерпеливо перебил его шеф, — в городе в настоящее время живет инкогнито инспектор Скотленд-Ярда Томас Мун, но и его усилия пока напрасны. Несколько служащих заняты у нас в настоящее время разборкой писем от добровольных агентов. Двадцать убийств за год, совершенных одним и тем же лицом!
— И почти ничего, что могло бы дать в руки какую-нибудь нить, — вставил Конради, высокий седой инспектор.
— А письма? — вмешался Мяч.
— Одно из собственноручных писем убийцы написано им на клочке газетной бумаги, прошедшей через вал ротационной машины устарелого типа, — объяснил Конради приезжему комиссару.
— И, конечно, ни в одной типографии на десять миль в округе не нашлось подобной машины? — медленно спросил тот.
— Да, и мы пришли к убеждению, что этот листок попал к нему совершенно случайно, — произнес шеф. — Во всяком случае, это необыкновенный преступник. Наглость, доходящая до издевательства над полицией, и, очевидно, удивительная уверенность в своей безопасности позволяет ему…
— Вы хотите сказать, что если бы это был обыкновенный человек, то после двадцати убийств за двенадцать месяцев он опасался бы и не действовал так открыто?
Собравшиеся удивленно посмотрели на комиссара. Круглые глаза Мяча раскрылись еще шире, и он подвинулся поближе.
— Мое мнение, — произнес шеф,
— Вы, конечно, ознакомитесь сегодня подробно с делом? — добавил он, указывая на толстую папку, лежавшую на столе.
— Д-да-да, — неопределенно ответил Горн. — Я уже просмотрел присланные вами копии. Кстати, у вас на службе состоит инспектор Шульце?
— Это я, — просиял Мяч, выступая вперед.
— Рад познакомиться. Вы всегда носите этот альпийский мешок за плечами или тогда, когда отправляетесь в горы?
— Нет я… я не любитель горных видов, — замялся Мяч, менее всего похожий своей комплекцией на горного туриста, разве что из юмористических журналов.
— Но вы находите его удобным?
— Да, я ношу в нем бутерброды, — ничуть не смущаясь, признался толстяк, стараясь не обращать внимания на насмешливые взгляды коллег.
— А вы умеете бросать лассо? — неожиданно спросил Горн.
— Мальчиком я пускал змея, но с тех пор не приходилось…
— Я бы был вам признателен, если бы вы познакомили меня с укладом жизни в вашем городе, — любезно сказал Горн, избегая объяснений по поводу предыдущего вопроса.
Он встал.
— Мы осмотрим вначале труп девочки, потом проедемся по городу, и вы покажите мне подходящую гостиницу.
Маленький труп девятилетней Эрики Лендерман лежал в секционной камере. Горн, сопровождаемый Мячом, внимательно осмотрел одиннадцать ран, нанесенных, очевидно, кинжалом.
Большинство ран находилось около горла.
— В каком положении были руки девочки, когда ее нашли? — спросил Горн.
— Судорожно сведенные в кисти, со сжатыми пальцами, — ответил Мяч.
— Кто же их разогнул?
— Служитель, наверное.
— Позовите его.
Когда Мяч вернулся, он застал Горна за странным занятием: комиссар, вынув из жилетного кармана миниатюрный прибор для маникюра, тщательно чистил ногти умершей.
— Благодарю, мне больше ничего и никто не нужен, — сказал он изумленному Мячу. — Едемте дальше.
В автомобиле инспектор решился осторожно спросить:
— Разве вы считаете, господин комиссар, что убийца — человек-феномен, обладающий сверхчеловеческими возможностями?
— Вернее, человек, считающий себя сверхчеловеком, — холодно ответил Горн. — Вы назвали шоферу адрес?
— Я не привык еще к вашему методу работы, — пробормотал Мяч.
— Но вы умный человек, инспектор, и я уверен, что мне ничего не придется объяснять вам, — устало произнес Горн.
«Усталое Сердце», — подумал Мяч, пропуская мимо ушей первую, довольно двусмысленную фразу. — Итак, я должен назвать шоферу адрес…
— Доктора Миллера, а мне рассказать все, что вы о нем знаете.
Глава 10.
ДОКТОР МИЛЛЕР
Лет тридцать пять или сорок тому назад молодой, только что окончивший университет Франц Миллер начал в Дюссельдорфе свою практику. Несмотря на молодость, он быстро обратил на себя внимание трудами в области психологии и пользовался большой популярностью. Этому способствовало еще и то обстоятельство, что его дядя считался одним из самых богатых людей в городе. Других родственников у молодого доктора не было, родители его давно умерли.