Дж. Р. Р. Толкин
Шрифт:
Конечно, такой самонадеянный замысел не развился весь сразу. Фактом стали просто истории. Они возникали в моем уме как «данность», а когда они по отдельности возникали, вырастали и связи. Увлекательная, хотя постоянно прерываемая работа (особенно с тех пор, как, даже помимо жизненной необходимости, разум окрылялся другим древом и расточался на лингвистику): однако всегда я ощущал, что рассказываю то, что уже было «там», где-то — не «выдумываю».
В Грейт-Хейвуде он, наконец, записал и завершил «Падение Гондолина». Но теперь повесть не была просто изолированной историей о гибели эльфийского града и о человеческом герое Туоре, который становится зятем эльфийского короля и спасает остатки его народа. Туор и его жена Идриль оказываются родителями морехода Эарендела, которому суждено стать Вечерней Звездой. Все части «мифологии», наконец, начинают сплетаться воедино. С «Падения Гондолина» начались «Забытые сказания», те самые, в которых Толкин с гордостью хотел видеть «мифологию
Первое, вводное сказание, тоже написанное в феврале 1917 г. в Грейт-Хейвуде, называлось «Домик Забытой Забавы». Так же звалось и одно из ранних стихотворений, посвященное Эдит, — там описывались дивные места на морском берегу, где они задолго до знакомства встречались в своих сновидениях. Теперь сюда прибывает Эриол, и здесь выслушивает он «Забытые сказания». И третья повесть 1917 г. тоже напрямую связана с Эдит. «Сказка о Тинувиэль» — самый ранний вариант истории о Берене и Лутиэн Тинувиэль, эльфийской принцессе. В нём она помогает своему возлюбленному отнять у злого бога Моргота, разрушителя Гондолина, священный камень Сильмарилл… Образ Лутиэн, как мы помним, рожден именно любовью к жене. Толкин довольно долго колебался, сделать ему самого Берена человеком или эльфом, но, в конце концов, сделал его человеком, подобно Туору. Так родилась тема браков людских героев с эльфийскими девами и эльфийской крови в людях — сквозная для всего «Легендариума».
Эдит была тогда интересна работа мужа, к тому же она видела, что творчество укрепляет его дух и силы перед приближающимся возвращением на фронт. Поэтому она была первой его увлеченной слушательницей и помощницей, а первые из «Забытых сказаний» переписывались набело ее рукой. В феврале Эдит в первый раз забеременела. А весной Толкина отправили в расположение полка в Йоркшир, чтобы оттуда вновь перебросить во Францию.
Но этого не случилось. У Толкина вновь поднялась температура, и его поместили в госпиталь. Болезнь возвращалась раз за разом, так что он провел в госпиталях больше полугода. В это время он продолжал писать, и появилось четвертое из «Забытых сказаний», гораздо более мрачное и пессимистичное, чем первые три. «История Куллерво» превратилась в «Сказание о Турамбаре» — человеческом герое, несущем на себе страшное проклятие Моргота (позднее Турамбар получит имя Турин). В Турамбаре Толкин, по собственному признанию, соединил финского Куллерво, скандинавского Сигурда и греческого Эдипа. Турамбар — великий воитель, помогающий собственным сородичам и эльфам сражаться с силами зла, побеждающий великого дракона Глорунда (позже Глаурунг). Но проклятие преследует его, он одержим гордыней, становится невольным убийцей, виновником многих бед для дающих ему приют, а в конечном счете по неведению вступает в брак с собственной сестрой. Оба кончают жизнь самоубийством. Толкин несколько раз возвращался к этой мрачной саге на протяжении своей жизни, раз за разом расширяя и перерабатывая ее. История Турина отзывалась каким-то глубинным терзаниям его души, размышлениям о человеческом жребии, о свободе выбора, о причине и природе зла. В итоге сказание оказалось едва ли не самой разработанной из «легенд Древних Дней».
Эдит сначала переезжала, чтобы быть поближе к мужу, но в конце концов такая жизнь в не самых благоустроенных условиях стала угнетать беременную женщину. Она решила вернуться в Челтнэм и рожать там. 16 ноября 1917 г. в Челтнэме появился на свет первенец Толкина — Джон. Младенца крестил Френсис Морган, и полное имя ребенка стало Джон Френсис Руэл. Рональд, только что выписанный из госпиталя, был вызван на службу и смог прибыть в Челтнем только к крестинам.
В начале 1918 г. Толкин, уже лейтенант, был определен в лагерь при устье Хамбера. Там он пробыл до весны, когда его перевели в Пенкридж, что в Стаффордшире. Обстановка на фронте изменилась, подкрепления требовались меньше, к тому же рецидивы болезни не прекращались. Так что Толкина решили оставить в Англии. В конце войны он еще на месяц с лишним попал в госпиталь. К моменту выписки пришли вести о развале блока «центральных держав», начале революции в союзной Германии Австро-Венгрии и разложении немецкого фронта. 11 ноября охваченная революцией Германия вынуждена была подписать перемирие с Антантой.
Толкин уже в октябре наведался в Оксфорд, чтобы поискать работу в университете. Прежний преподаватель древнеисландского, Уильям Крейги, предложил ему должность помощника лексикографа в штате составлявшегося в Оксфорде «Нового словаря английского языка». Толкин с готовностью согласился. Сразу после окончания войны, не дожидаясь официальной демобилизации, он добился разрешения переехать с женой и ребенком в Оксфорд. В его жизни началась новая эпоха.
«Настоящий филолог»
Так аттестовал Дж. Р. Р. Толкина его друг К. С. Льюис в одном письме 1939 г. На его взгляд, это обстоятельство было не менее важно для понимания Толкина и его творчества, чем его религиозная вера. Льюис мог иметь в виду многое. И вполне филологический образ мышления «от языка», при котором пришедшая в голову словоформа могла породить целый сюжет, и осознание мира сквозь призму слов и литературных образов, и собственно погруженность в науку…
Впрочем, русское «филолог» не вполне точно передает высказанное Льюисом мнение. Скорее Льюис, сам по научному происхождению вполне чистопородный «лит.», имел в виду, что Толкин — типичный лингвист, «яз.», и это безусловно было так. Во всех своих научных штудиях, как и в литературных творениях, Толкин шел от языковых построений к любым иным. К вторжениям «критиков» (= литературоведов) с их классическими или модерновыми нормами в область любимой им средневековой словесности Толкин относился не просто ревниво, но враждебно. Впрочем, он был «яз.» больше по образу мышления и университетскому воспитанию, чем по «партийной» принадлежности. Когда Толкин только начал обретать влияние в Оксфорде, то попытался найти компромисс в вечном противоборстве коллег, а позднее отзывался о склоках «лит.» и «яз.» с неизменной иронией. Дружба с К. С. Льюисом, кстати, здесь роль несомненно сыграла, как и сам Льюис на примере Толкина научился «доверять филологам», по его собственному выражению.
Что касается научной карьеры Толкина, то она складывалась в целом неплохо. Он был признанным специалистом-языковедом, преподавал в университете. Участие в работе над словарем английского языка стало только первым шагом, дальше были ещё книги и статьи. Но при всей своей увлеченности и одаренности большой славы как ученый Толкин не добился — по крайней мере, до тех пор, пока писательская известность не одарила его славой мировой. Работ, опубликованных при его жизни, было не так уж много, больше осталось в столе. Виной тому, как и с трудами литературными, была крайняя тщательность в работе. Далеко не одно сочинение Толкин вынашивал годами…
Естественно, была в его университетской карьере и иная сторона, далекая от преподавания и творчества, но неизбежно им сопутствующая. Толкин не мог не сталкиваться с хитросплетениями университетской политики, далеко не ограничивавшейся распрями «лит.» и «яз.». Борьба за посты в колледжах, за профессорские кафедры, настоящие предвыборные кампании, полные интриг и тайных сговоров, были в Оксфорде делом рутинным. (И не только в Оксфорде, и не только «были».) Как в прошлом Толкин не чурался участия в буйных забавах студиозов, так и теперь он подчас не без увлечения включался в научно-политические «забавы» взрослых коллег, радовался удачам, огорчался поражениям. Иногда он явно со вкусом ощущал себя опытным, влиятельным политиком и даже «заговорщиком»… Естественно, он старался елико возможно поддерживать друзей — и единомышленников, сражался за то, что считал правильным и справедливым. Если Толкин и занимался политическими играми, то вовсе не был политиком беспринципным.
Судьба Толкина отнюдь не обреченно была связана именно с Оксфордом. Первый период его работы в университете был сравнительно недолог. Толкин работал над словарем, — позднее он признавал, что эта работа дала ему чрезвычайно много как лингвисту, заставив тщательнее анализировать происхождение слов, — а в 1919 г. начал преподавать. Пока что он внештатно давал уроки древнеанглийского языка, в основном студенткам женских колледжей университета. Это позволило начать относительно обеспеченную жизнь, но в любом случае было меньше того, чего он добивался. В 1920 г. Толкин выдвинулся на должность лектора английского в университет Лидса. Вовсе не Оксфорд, но шанс несколько более развернуться. Собеседование он прошел и осенью того же года приступил к работе.
В Лидсе Толкин провел пять лет. С одной стороны, университет не насчитывал и полувека истории, сам город в тогдашнем виде был типичным порождением эпохи промышленной революции, — достаточно, чтобы Толкин его невзлюбил. С другой стороны, однако, увлеченность студентов, гораздо менее аристократичных и гораздо более трудолюбивых, чем в Оксфорде, придавала ему силы и удержала на первых порах от поисков нового места.
С Лидсом связан ряд значимых успехов в научной биографии Толкина. В 1922 г. он подготовил небольшой словарь среднеанглийского языка. Начат он был как глоссарий к сборнику фрагментов средневековых текстов, изданному К. Сайземом, прежде его преподавателем. Однако в своей работе Толкин несколько перешагнул рамки поставленной задачи, и словарь приобрел самостоятельное значение. Но прежде всего с деятельностью в Лидсе связана наиболее прославившая его как филолога работа над изданием среднеанглийского рыцарского романа в стихах «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь».