«Джамп» значит «Прыгай!»
Шрифт:
– Но все равно, какое это имеет значение, если ты и без того решила доставить удовольствие бедному старичку?
Он расстегнул брюки и полез рукой в ширинку, ствол пистолета с силой уперся в ее висок.
«Хорошая разведчица, – поучала их незабвенная Клара Соломоновна, – должна уметь во время полового акта шифровать донесение, и мужчина даже не догадается, что она может думать о чем-то ином, кроме как о получаемом от него наслаждении. Запомните, милые мои, чересчур серьезное и трепетное отношение к сексу делает женщин самками, зависящими от произвола своих партнеров. Наслаждаясь процессом сексуальной близости, вы тем не менее не должны забывать о Деле, и благодаря
– …Надеюсь ты, душечка, не особенно обиделась на меня за эту шалость. Что мне сказать в свое оправдание? У стариков, как говорится, свои причуды…
И вновь она не смогла сделать ничего, буквально ничего, чтобы, уничтожить этого гада, размазать его по стенке, утопить, придушить – тысячи казней придумывала она, глядя в холодный глазок пистолета, а затем и глядя ему вслед, сознавая, что задание, на которое она пошла с таким рвением и которое выполняла так старательно оказалось ею капитально проваленным.
Выйдя из бара, Корсовский нырнул в черный «линкольн», обслуживавший его по ночам и торопливо бросил:
– К Вике.
Водитель и охранник, сидевшие на переднем сиденье не шевельнули даже единым мускулом лица по поводу того, что их хозяин очутился рядом с ними в непривычном обличье. Он снял черный парик, быстро стер грим с лица, стянул черное платье… В конце концов он был одним из могущественнейших людей на нашем с вами грешном шарике и имел право на некоторые причуды.
Он заканчивал туалет, повязывая атласный кушак на смокинг, когда зазвонила трубка.
– Н-да… – односложно бросил он.
– Он… готов, – сказал полковник Трубенков. – На редкость чистая работа.
Эти слова потешили самолюбие Корсовского так, словно его, школьника, у доски похвалил учитель.
– Знаете, мне пришла в голову еще одна мысль. Мне кажется, что все это нити одного разветвленного заговора и ведут они в одно место. Я сейчас попробую отвлечь Вику, а вы обыщите его квартиру и офис…
– Вы понимаете, о ком я говорю?
– Ну еще бы!
В этом развратном городе мог проживать лишь один-единственный мужчина по имени Вика, он же Викочка, Виконт, порой – Викарий, а в миру Викентий Солержицкий, стилист по профессии и педераст по призванию.
К полуночи салон Вики был еще ярко освещен. В нем играла музыка, подавались напитки. Парикмахеры и визажисты обслуживали с два десятка томных дам, которые заскочили к Вике «почистить перышки» перед тем, как ехать в ночной клуб или загородный ресторан. Провинциалу Вике за короткий срок удалось сколотить этакий интимный кружок общения, в который стремилась проникнуть любая дама московского бомонда, для нее записаться «к Вике» означало перейти некий рубеж, отделяющий ее от простых смертных, и оказаться в элизиуме среди небожительниц. Известно было, что Вика брался обслуживать далеко не всех, он выбирал себе подходящие лица и фигуры, а уж самолично обслуживал лишь единиц. Известно было, что за право оказаться в нежных руках Вики любая женщина могла бы пожертвовать хоть честью, хоть репутацией. Но известно было и то, что Вика ни за что бы не принял этой жертвы, ибо он был горячо любим другой половиной человечества и ни за что не променял бы ее.
В его салон Корсовский вошел с черного хода, воспользовавшись своим ключом и не снимая надвинутой на самые глаза шляпы, которая до некоторой степени спасала его от пристальных глаз. Подойдя к заветной двери кабинета мэтра, он заглянул внутрь. Комната была поделена пополам старомодной ширмой. Он на цыпочках прошел к ширме и заглянул внутрь.
Перед Викой лежало немолодое грузное тело дамы, которую иначе и не называли, кроме как Великой Певицей (оба слова с большой буквы).
– Человек – меньше, чем стиль, милая моя, – заявлял Вика, втирая ароматное масло в тело дамы. – Ибо человек – всего лишь человек, а стиль – это целое направление в сотнях и тысячах жизней. Я бы сказал так – вам не стоило бы вносить диссонансы в ваш стиль жизни.
Вика был худеньким изящным молодым человеком двадцати семи лет с красивым лицом, на котором выделялись полные чувственные губы. На предплечье его в свою очередь выделялась цветная татуировка: алая роза, оплетенная колючей проволокой.
– Ты что имеешь ввиду? – осведомилась певица. – Что я позавчера опять перебрала? Ну так моя днюха же.
– Я всего намекаю вам, что вам не стоило бы связываться с тем златозубым ресторанным лабухом.
– Это с Юрцом, что ли? – удивилась певица. – А тебе-то какое дело, Вик? Ведь он меня трахает, а не тебя. Или ты, может, ревнуешь?
– Душечка, поверь мне, – проворковал Вика, – поимей тебя хоть сам черт, я бы не возражал, особенно если бы он сделал где-нибудь в укромном месте. Но ты уже вывела в люди нескольких «певчих пташек», так что народ уже прозвал тебя «крестной мамашей» нашей эстрады. Вот и сейчас ты закрутила роман с не менее яркой личностью, восходящей эстрадной звездой. Можешь мне поверить, это самым кошмарным образом действует на твой имидж. Почему бы тебе, если у тебя действительно существует такая потребность, не потрахаться с боксерами, штангистами, борцами, дв со всей сборной России по баскетболу – все это было бы более оправдано, чем столь дерзкий вызов общественному мнению.
– Ну ладно, ладно, – хмуро пробормотала певица, – мы с ним будем встречаться пореже. Где-нибудь на даче.
– И желательно подъезжайте на разных машинах. Весь этот месяц тебе стоит носить синее и все оттенки фиолетового. Грим соблюдай в прохладных тонах. Отныне и на весь месяц твой камень аметист. Читай три мантры: утром, днем и вечером. Медитируй не менее двадцати минут каждый вечер…
Он уже заметил в зеркало своего визитера и указал пальцем на боковой кабинетик, смежный с этой комнатой. Пока дама одевалась, он посидел там, пережидая. Затем вошел Вика, и они поцеловались.
– Не обижайся, но ты на редкость не вовремя, – заявил Вика. – У меня несколько очень важных клиенток…
– На тебя, кажется, работают несколько визажистов.
– Да, но ведь ты знаешь, что все предпочитают обслуживаться у меня…
– Позвони им завтра и назначь дополнительный сеанс, – бесцеремонно заявил Корсовский.
– Ну, знаешь!
– Что?
И вновь между ними произошел поединок взглядов, перед которым Вика не мог устоять. Такой же поединок произошел и в кабинете Корсовского в провинциальном городке Муромово добрых двенадцать лет тому назад, когда этот юноша явился в нему, чиновнику исполкома, за разрешением открыть частный салон-парикмахерскую. Улыбнувшись, Корсовский вышел из-за стола, сделал два шага к двери, повернул ключ в замке, а затем взглянул на него как-то по особенному, требовательно и настойчиво. Этот человек буквально раздавил его своим грозным цепким взглядом, загнал его под собственный чиновный стол и там изнасиловал в извращенной форме. Он умел подавлять и уничтожать чужие амбиции. Но зато и благодарил за услуги щедро. Салон Вики два года гремел в провинции, а когда Корсовский перебрался в столицу, все его окружение, семья, любовники и домочадцы перебрались туда же, в щедрые столичные вотчины.