Джампер. История Гриффина
Шрифт:
– Порядок такой. Не хотим, чтобы ты нанес себе увечья. Покажи щиколотки.
Я поднял штанину.
– Ни ножей, ни пистолетов, – сказал я. И показал на свой тощий бумажник и монеты. – Порядок?
Он кивнул и махнул в сторону сортира:
– Валяй.
Как только удалось запереть за собой дверь кабинки, я прыгнул.
Прыжок вышел неудачным, несфокусированным, и кусочки унитаза и вода ворвались вместе с моими ногами на известняковый пол моей Норы. Даже подумать страшно, начто теперь похожа та кабинка. Об заклад готов побиться – он услышал.
А меня нет.
Девять
Разбитые плитки
Значит, меня подвел паспорт. Они его просканировали, когда я въезжал во Францию. Кто-то заметил, и сразу забили тревогу.
Могли же это быть нормальные люди? Конечно, власти причастны к расследованию убийства моих родителей. В любом случае, я попал. Нельзя было проходить таможню. Вместо этого я мог ее перепрыгнуть или сигануть прямо на корабль той ночью. А на обратном пути вообще не стоило пользоваться кораблем.
Теперь они следят за Генри. Наблюдают за спортклубом, где я занимался карате.
Козлина, когда же ты перестанешь на одни и те же грабли наступать?
Я торчал в Норе несколько дней, потом прыгнул обратно в Лондон. Предпринимал все меры предосторожности, прыгая сначала на поле в Оксфордшире, а дальше добираясь на поезде. Запретил себе прыжки поблизости от Лондона. К счастью, начался сезон дождей, а значит – и плащей, так что я носил широкий анорак с капюшоном, плотно надвинутым на глаза.
Генри вышел из спортивного клуба после вечернего занятия и отправился к станции «Кенсингтон-бридж». Он шел, повесив голову, с опущенными плечами. Никакого десерта. Я шел за ним. К станции двигались еще несколько человек, так что я решил близко не подходить. Такси почти не было из-за плохой погоды, но наконец мне удалось поймать машину возле «Хэрродса», – сунул водителю деньги и попросил ехать к Рассел-сквер. Генри вышел из поезда через десять минут, а за ним еще несколько человек. Двое мужчин в одинаковых зеленых плащах шли за ним всю дорогу до Святого Варфоломея.
Одним из них был Кемп, тот самый, из Бристоля, что был в доме в ночь убийства моих родителей.
Я чуть не прыгнул.
Эй, полегче! Хочешь доказать, что ты и вправду здесь околачиваешься?
Я направился в сторону «Холберн-стейшн», через десять минут сел на поезд в восточном направлении и доехал до конечной в Эппинге. Сойдя на залитой дождем парковке, я засомневался, стоит ли и дальше осторожничать. Мне было плевать, даже если они могут почувствовать прыжок за шестнадцать миль от школы Генри. Меня сейчас ничто с ним не связывает, пусть себе чувствуют.
И дождь уже достал.
На следующее утро я лежал на пляже в Пхукете. Я насквозь продрог – сначала думал, что во всем виновата сырость пещеры, но даже на песке, под раскаленным солнцем, не мог согреться. Вода выглядела совершенно непривлекательно, и все-таки это было последнее средство.
Ощущение от купания – как ванна после промозглого лондонского дождя. Не кипяток, конечно, но очень тепло. Позже я купил еды на завтрак у уличного торговца, – свежий ананас – и жареные на гриле чесночные колбаски с твердым рисом, – и съел все это в густой тени старого манго.
В Сан-Диего, у «Кинко», я написал Генри записку:
«Привет, Генри,
Мне очень жаль, что я втянул тебя в свои проблемы. Я наврал про родителей, про то, что они живы, и, конечно, мне пришлось наврать в спортзале тоже. Люди, которые их убили, до сих пор ведут за мной охоту. Я перечитываю то, что написал, и вижу, как нелепо все выглядит, просто параноидально, но от этого не перестает быть правдой. Я хотел было навестить тебя, но «эти» были там, шли за тобой по пятам.
Так что все – правда. Давай, не сдавай позиции по математике. Передавай от меня привет девочкам.
Твой друг
Я отправил записку с почты в Чешаме, у черта на куличках, за Букингемширом. Меня терзали сомнения. Если они прочтут письмо, то поймут, что я больше не встречаюсь с Генри и больше его не увижу. Если мое послание не перехватят, я мог надеяться, что он поймет… я очень надеялся, что он сможет понять.
Я чуть было не написал: «Передавай привет Трише и Марте», но заменил на «передавай привет девочкам». Просто представил себе, как Кемп и его подельники будут следить и: за ними тоже.
Как я уже сказал, мне очень хотелось, чтобы Генри все понял.
Понятное дело, я перестал ходить на карате. И какое-то время вообще не появлялся в Лондоне.
Это не значит, что я совершенно забросил борьбу. Я отрабатывал свои ката и купил дюжину макивари – досок для тренировки, которые вкапываются в землю. Я разнес их в клочья по всему Пустырю.
Постоянно нанося удары, я мог расправиться только с одной мишенью. Просто становишься напротив и лупишь себе, – кулаком, удар «ножом», локтем, а затем удары ногой – но я делал иначе.
Я начинал выпады, находясь в нескольких ярдах от мишени. Как в тот день, в Бирмингеме, когда врезал Уиксу, тому предателю с турнира. Замахнись, прыгни, врежь.
Я ободрал голень и руку, порезал кожу на костяшках, даже собственный нос расквасил. Я прыгнул слишком близко, вломив кулак в доску; но промахнулся, так что доска ударила в лицо меня самого.
В тот день я чуть было не сдался, но на следующий – вернулся на то же место со своим расквашенным носом.
Еще я купил один из этих солярных душей, из пластика, для кемпингов, и повесил с южной стороны на дереве в джунглях за Байа Чакакуаль. В зависимости от погоды, я мылся после полудня. Старался сильно ие затягивать. Если было безоблачно, вода нагревалась до такой степени, что приходилось добавлять холодной. Закончив, я прыгал в Нору, чтобы заново наполнить сосуд холодной водой из источника, и вешал обратно, чтобы душ был готов на следующий день.