Джастис

Линн К. С.

— Люблю. Я стреляла только из пластмассового лука, что купил мне папа Тэтчер, но папочка сказал, что купит мне настоящий.

— Да? — вмешивается Райан, искоса бросая на меня взгляд неодобрения.

— Ты купил ей пластмассовый лук со стрелами? — спрашивает Брэкстен отца, и в его голосе слышится недоверие.

— Ну конечно. Она ведь еще совсем ребенок.

— Вот именно. — Райан кивает.

Он наклоняется к уху Ханны, но говорит достаточно громко, чтобы услышали мы все.

— А еще я не хотел, чтобы у твоей мамы случился сердечный

приступ.

Они оба хихикают, и уголки губ Райан трогает улыбка.

Не в силах больше быть свидетелем этого дерьма, я встаю из-за стола, целую темноволосую головку Ханны, а затем выхожу на крыльцо выкурить сигарету, сетчатая дверь захлопывается за мной.

Закурив, глубоко затягиваюсь, позволяя обжигающему дыму проникнуть в легкие и ослабить стеснение в груди.

Оперившись плечом о большую колонну, смотрю на обугленный урожай, разум относит к проблемам другого рода. Мне не представилось возможности переговорить с братьями обо всем, что произошло, потому что я не хотел рисковать, чтобы нас услышала Ханна, но пока она осматривала свою комнату и распаковывала чемодан, они быстро рассказали мне о причиненном уроне. А также поведали о надписи, сделанной баллончиком на сарае:

«Проваливай, ниггер, или мы сожжем все».

Ни для кого не секрет, что отца не очень любят в этом городе, но он прожил здесь всю жизнь, эта земля принадлежала его семье на протяжении многих поколений. Нет никакого смысла в том, почему после стольких лет кто-то пытается заставить его уехать.

Мысли обрываются, когда кто-то выходит из дома. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это отец. Его присутствие всегда несло в себе силу и уверенность, это запечатлелось в моем сердце, несмотря на противоречивые чувства, испытываемые в данный момент.

Делаю еще одну затяжку, он подходит и встает рядом со мной.

Между нами повисает тяжелая тишина, прежде чем он, наконец, заговаривает.

— Сынок, я не виню тебя за то, что ты на меня злишься.

Смотрю прямо перед собой, медленно выдыхаю дым, и он клубится вокруг нас.

— Ты помог беременной женщине скрыться от меня, а потом помог вырастить моего ребенка. Я чувствую несколько больше, чем просто злость, папа.

— Я не помогал Райан сбежать от тебя. Я помог ей сбежать из этого города и угрозы, с которой она столкнется, если останется.

— И к черту меня, да?

— Нет. Я всегда хотел, чтобы ты знал правду, но я также чувствовал, что именно Райан должна рассказать тебе о ней. Я много раз побуждал ее к этому, но все было так… сложно. Я поступил так не потому, что хотел причинить тебе боль, сынок. Я сделала это, чтобы защитить Райан и Ханну Джей.

— Они не твои, чтобы их защищать, — кричу, наконец поворачиваясь к нему лицом. — Они моя чертова семья!

Несмотря на мою вспыльчивость, он остается спокойным и собранным.

— Да, они твоя семья. И всегда ими были, и ничто этого не изменит. Точно так же,

как ничто и никогда не изменит того факта, что ты мой сын.

Отвожу взгляд, слишком злясь, чтобы признать в его глазах сожаление.

— Мне очень не хотелось скрывать это от тебя, Джастис. Ты должен мне верить. Я сделал это, чтобы защитить всех, включая тебя. Поверь мне, здесь есть люди, которые позаботились бы о том, чтобы Райан не выносила ребенка.

— Я бы никогда не позволил этому случиться, и ты это знаешь, — выдавливаю я.

— Иногда все выходит из-под нашего контроля, какими бы решительными и сильными мы ни были.

В его голосе таится боль, которую он всегда скрывал от всех, включая своих сыновей. Та же самая боль, что в этот самый момент обвилась вокруг моей груди, как ядовитая змея.

— Я верю, что у всех нас есть намеченный план, судьба, — продолжает он, разговор становится глубже. — Вот почему много лет назад вы трое оказались на моей земле. Вы всегда должны были принадлежать мне, только не сразу.

Вновь перевожу взгляд на него.

— Что ты хочешь сказать? Что до этого времени я не должен был знать о собственной дочери?

— Нет. Я говорю не об этом. Но я всегда задавался вопросом, возможно, — только, возможно, — все случилось, как случилось, потому что братья нуждались в тебе еще какое-то время.

Я напрягаюсь, потрясенный пониманием, отразившимся в его глазах. Учитывая слухи, ходившие о нас по городу, я не удивлюсь, что он в курсе их, но до сих пор никак этого не показывал.

Жду увидеть в его взгляде разочарование, но так ничего и не вижу. Единственное, что в нем есть, — это понимание. В этом он всегда был хорош, когда дело касалось нас троих. Он никогда нас не осуждал, даже когда мы совершали ошибки.

— Иногда все должно происходить так, как происходит, даже если мы этого не понимаем, — продолжает он. — Я не говорю, что это относится к Ханне Джей, но если бы ты знал о ней с самого начала, для вас троих все давно бы изменилось.

Он прав, между нами бы все изменилось, и это было бы тяжело, но не так тяжело, как упустить все то время, что я мог провести с дочерью. Это чертовски больно, гораздо сильнее, чем при любом ином сценарии, который мог бы разыграться.

— Но сейчас все по-другому, — говорит он, подходя ближе и кладя руку мне на плечо. — Теперь пришло твое время, Джастис. Пора тебе и твоей семье быть на первом месте. Вот почему ты нашел ту фотографию, и я чертовски этому рад, потому что мне было невыносимо смотреть на тебя и держать это драгоценное дитя в секрете.

Слезы, появляющиеся в его глазах, вызывают во мне мрачное чувство, от которого чертовски горит горло. Отпускаю гнев одним тяжелым вздохом, испытывая массу противоречий, чтобы сдерживать его дольше. Я никогда не соглашусь с тем, что не должен был знать о дочери, но сейчас мне нужно наставление, и нет лучшего человека, чтобы дать его, чем тот, кто стоит передо мной.