Джек Бестелесный
Шрифт:
— Это мой отец, — сказал Марк. — Мне надо его увидеть. Вымоюсь здесь под насосом.
— Ладно. Но не забудь: я жду тебя в кухне ровно в девятнадцать часов помочь мне с салатом и персиками. Бог знает, явятся ли эти идиоты, Дугги и Каролина.
И она убежала на пляж, вновь надежно замкнув свою безответную любовь к Марку. Бросив фартук на стол, она кинулась по горячему песку навстречу волнам, поднырнула под буруны и поплыла на глубину.
Вдали на сверкающей зыби покачивался катамаран.
Фурия наблюдала сверху и увидела, как плывущая девочка внезапно повернула в сторону катамарана, подчиняясь неумолимому принуждению. Никто на пляже не обращал внимания на далекую лодку.
«Все равно, — приказала Фурия Гидре, — прежде уведи ее еще дальше в море».
ДадададаДа! Я так рада, что последней будет она. Я ее НЕНАВИЖУ!
Все лето ты хорошо питалась, милая Гидрочка. А теперь тебе надо отдыхать и набираться сил для метаморфозы. Для нас наступает опасное время, и мы должны быть очень осторожны.
Ничего я могу подождать я буду умницей я становлюсь все сильнее сильнее ах Фурия это так здорово я тебя так люблю и я ХОЧУ достигнуть зрелости и тогда придет черед Марка ведь правда ну пожалуйста а тогда я стану сильнее Джека и всех других…
Посмотрим. А пока насладись последним психояством милая моя крошка и усни. Спи тихонько и жди пока я тебя не разбужу.
Традиционный американский День Труда Галактическое Содружество не праздновало, и Директорат Конфедерации Землян в Консилиуме заседал в Конкорде весь понедельник. Большую часть времени заняло обсуждение и голосование по вопросу об амнистии Терезы Кендалл и Рогатьена Ремиларда.
Поль очень устал, был расстроен, и, будь хоть какая-то возможность уклониться от участия в последнем семейном пикнике, он предпочел бы остаться в Конкорде. Но постановление Директората все равно попадет в вечерние новости, и рано или поздно ему придется встретиться с Терезой и всей семьей, а потому он приехал.
Опускаясь в серебристом яйце на площадку за большим домом, он увидел, что его ждет Марк. Он сублиминально непристойно выругался и тут же ощутил огромное облегчение. Хотя бы этого постреленка удалось выгородить. Человеческий Магистрат принял к сведению показания дядюшки Роги, что он один помог Терезе бежать и спрятал ее. В результате средства массовой информации сделали из старика героя, а уж Терезу и вовсе чуть ли не обожествляли. В них видели мучеников во имя человеческой свободы, и провал первой попытки их амнистировать вызвал бурю негодования у широкой публики — у оперантов и у неоперантов.
Сегодняшнее постановление Директората чревато еще большей шумихой.
Марк, одетый только в плавки, поздоровался с отцом без малейших эмоций. В присутствии дьяволенка экранироваться большого смысла не имело. Да и самый тупой нормаль сумел бы прочесть по лицу Поля, каким было решение.
— Мне очень жаль, сынок, но Директора проголосовали против амнистии — пятеро против четверых. Я воздержался. Мой голос все равно ничего бы не дал: при равном числе голосов вопрос поступил бы на рассмотрение Консилиума.
— Да, конечно. — Они пошли рядом по дорожке к дому. Шери обсадила ее многоцветными однолетниками — циннии, золотые шары, петуньи и космеи соперничали яркостью красок с кружившими над ними бабочками.
— Кто проголосовал против? — спросил Марк.
— Виджайя Мукерджи, Директор искусств, — признаюсь, это была неприятная неожиданность. Куок Зен-ю, чванный экономист, Рикки Сиснерос, Директор, никого не курирующий. Директор по колонизации Ларри Этлин… и твоя тетя Анн.
— Анн! — Марк остановился как вкопанный. — На Ассамблее она голосовала за дополнение об амнистии… И утверждала, что проголосует «за», когда прошение поступит в Директорат!
— Она передумала, когда стало очевидным, что «за» высказываются Директора… э… наименее преданные идее солидарности Галактического Содружества.
Марк навострил уши.
— И кто же был «за»?
— Эта русская, Директор по науке. Та, которая произнесла речь с требованием открыть больше планет для колонизации неоперантами. Анна Гаврыс-Сахвадзе. И еще два никого не курирующих члена Директората, ее приятели — Хироси Кодама и Эси Даматура. Эси всегда мутила воду против Содружества в Африканском Интендантстве, а азиаты не смирились с тем фактом, что среди человеческих Магнатов так велик процент белой и американо-индейской расовых групп. Четвертой «за» проголосовала Нисса Холуалоа, что понятно, если учесть ее полинезийское происхождение. В глубине души Нисса считает Терезу гавайкой, а не гражданкой Содружества.
Они поднялись по боковой лестнице и прошли на переднюю веранду, где сидели Шери, Тереза с младенцем, Дени, Люсиль и Аврелия Даламбер.
Джек подпрыгнул в своих индейских качелях, загугукал и воскликнул: «Марк! Возьми меня погулять на пляж!»
— Можно? — спросил Марк у матери.
— Да, милый. Только смотри, чтобы солнце не напекло ему головку.
— Ну, ладно, малыш. Пошли! — Марк отцепил братца от люльки — подарка дядюшки Роги, вдел руки в лямки и зашагал между сливовыми деревьями к пляжу под радостное попискивание Джека у него за спиной.
Поль вздохнул и налил себе лимонада со льдом. Он сразу же сообщил остальным о постановлении Директората, телепатировав напрямую, к чему операнты часто прибегали, сообщая дурные новости.
— Просто позор, — сказала Люсиль, и Поль сел рядом с ней в стороне от Терезы.
— Ты сообщил дядюшке Роги? — спросила Аврелия.
— Дальнировал ему сразу же после голосования. Но решил, что ради Терезы должен прилететь сюда сам.
— Благодарю тебя, — ответила Тереза без всякого выражения.
— Я согласен, что передача решения всему Консилиуму была бы неразумной, — сказал Дени. — Дэвид Макгрегор, несомненно, не откажет нам в помиловании.
— Ты правда так думаешь? — с тревогой спросила Шери.
— Мы с ним старинные друзья. — Дени устремил безмятежный взгляд на море, — Политические маневры и интриги теперь позади. Поль сделал свой благороднейший высокопринципиальный жест…
— Черт побери, папа! — крикнул Поль.
— …а Анн свой, — невозмутимо продолжал Дени. — Приверженцы Содружества показали себя во всем блеске перед средствами массовой информации, как и сторонники человечества, отстаивающие свое право рожать детей без контроля извне. И теперь все сводится к очень простому вопросу: должны ли два безобидных благонамеренных человека понести суровое наказание за то, что спасли жизнь сверходаренному младенцу.