Джек Ричер, или Гость
Шрифт:
– Проклятье, от нашей теории не осталось камня на камне, – сказала Харпер и уставилась в пол.
Лейтон осторожно покачал головой.
– Может быть, торжествовать победу рано. У нас тоже есть одна теория.
Харпер подняла голову.
– Крупная рыба?
– Точно.
– Кто он?
– Согласно нашим предположениям, это мозг.
– Мозг?
– Да. Сам он ничего не крадет. Как я уже говорил, мы выявили все места протечек и заткнули их. Два десятка человек ждут трибунала, все хищения раскрыты. Но как мы их брали? Посылали наших людей, чтобы те покупали
– Мы только что оттуда, – заметила Харпер. – «Макстефан», рядом с развилкой шоссе на Нью-Джерси.
– Совершенно верно, – подтвердил Лейтон. – Наши ребята купили две М-девять по двести долларов за штуку, и Макгуайр достал их из багажника своей машины. Кстати, это приблизительно треть той суммы, которую выкладывает за «беретты» армия. После этого мы скрутили Макгуайра и стали рвать его по кусочкам. Инвентаризация, проведенная с помощью компьютера, позволила определить, сколько конкретно оружия он похитил на протяжении стольких лет. Зная предполагаемую среднюю стоимость одного пистолета, мы стали искать, куда девались деньги. И обнаружили лишь около половины, на банковских счетах и в виде вещей, которые Макгуайр себе накупил.
– И что? – спросил Ричер.
– Пока что ничего. Но поскольку теперь у нас был доступ к единой информационной базе, мы выяснили, что подобная картина наблюдается повсюду. У всех расхитителей недостает приблизительно половины всех денег. А ведь этих людей едва ли можно назвать выдающимися головами, согласны? Они вряд ли способны укрыть деньги так, чтобы мы не смогли их отыскать. Но даже если бы и так, то почему прятать ровно половину? Почему кто-то из них не откладывал, скажем, две трети или три четверти? Почему во всех случаях соотношение одно и то же?
– На сцене появляется гипотетическая крупная рыба, – сказал Ричер.
Лейтон кивнул.
– Совершенно верно. Иначе как еще это объяснить? Это все равно что мозаика с одной недостающей деталью. Мы предположили, что речь идет о некоем «крестном отце», понимаете, о какой-то крупной шишке, которая держалась в тени, возможно осуществляя общее руководство и обеспечивая прикрытие хищениям в обмен на половину прибыли.
– Или на половину оружия, – уточнил Ричер.
– Точно, – согласился Лейтон.
– Что-то вроде рэкета, – вставила Харпер. – Преступление внутри преступления.
– Точно, – снова сказал Лейтон.
Последовала долгая пауза.
– Нас этот человек устраивает как нельзя лучше, – наконец сказала Харпер. – Он должен быть умным и расчетливым, он много разъезжает по стране, обеспечивая преступную деятельность на местах. И можно объяснить, почему его интересует такое количество женщин. Не потому, что они знали его лично, а потому, что каждая из них знала кого-то из его подельников.
– И время тоже подходит вам как нельзя лучше, – подхватил Лейтон. – Если этот человек именно тот, кто вам нужен, он составил свой план как раз два-три месяца назад, узнав о том, что мы стали арестовывать его подельников.
Харпер подалась вперед.
– Каков был общий объем деятельности года два-три назад?
– Очень большой, – сказал Лейтон. – На самом деле вас интересует, как много могли увидеть эти женщины, так?
– Так.
– Они могли увидеть очень много.
– Насколько внушительны ваши обвинения? – продолжала Харпер. – В частности, против Боба Макгуайра?
– Наши дела далеко не блестящие, – пожал плечами Лейтон. – Разумеется, доказана продажа двух пистолетов нашим агентам. Но остальные улики косвенные, и недостача денег существенно ослабляет нашу позицию.
– Следовательно, разумно предположить, что крупная рыба устраняет нежелательных свидетелей.
– Абсолютно с вами согласен, – сказал Лейтон.
– Так кто же этот тип?
Лейтон снова потер глаза.
– Мы понятия не имеем. У нас даже нет полной уверенности, что он вообще существует. Пока это только предположение. Гипотеза.
– Никто ничего не говорит?
– Ни слова, черт побери. Мы усиленно задаем вопросы вот уже два месяца подряд. У нас в руках двадцать человек, и все упорно держат язык за зубами. Похоже, этот тип здорово их запугал.
– Судя по тому, что нам о нем известно, это страшный человек, – согласилась Харпер.
В кабинете наступила тишина. Только барабанная дробь дождя в стекла.
– Если он существует, – наконец произнес Лейтон.
– Он существует, – уверенно заявила Харпер.
Лейтон кивнул.
– Мы тоже так думаем.
– Что ж, полагаю, нам нужно узнать его фамилию, – сказал Ричер.
Ответа не последовало.
– Знаете, кажется, мне надо самому поговорить с вашим Макгуайром, – предложил Ричер.
Лейтон улыбнулся.
– Я ждал этого предложения. И готов был вам отказать. Но знаете, я только что передумал и решил согласиться. Делайте то, что считаете нужным. Чувствуйте себя как дома.
Тюрьма, как это всегда бывает в местных отделениях военной полиции, находилась под землей, под приземистым кирпичным строением со стальной дверью, одиноко стоящим с другой стороны от клумбы с розами. Лейтон быстро провел к нему своих гостей. Дождь усилился, и всем пришлось поднять воротники и опустить лица, защищаясь от сырости. Подойдя к стальной двери, Лейтон нажал кнопку допотопного звонка, и через мгновение дверь открылась. За ней оказался ярко освещенный коридор и стоявший в нем здоровенный главный сержант. Сержант отступил в сторону, освобождая дорогу.
Внутри кирпичные стены оказались выложены глазурованной плиткой. Полы и потолок из выровненного бетона были выкрашены блестящей зеленой краской. Люминесцентные лампы прятались за толстыми металлическими решетками. Массивные стальные двери были оборудованы квадратными зарешеченными окошками в верхней части. Справа имелся небольшой кабинет с развешанными на деревянной доске ключами. Большой письменный стол, нагроможденные друг на друга видеомагнитофоны, записывающие молочно-серые мелькающие картинки с двенадцати мониторов системы наблюдения. На экранах были видны двенадцать камер, одиннадцать свободных, а в двенадцатой на койке под одеялом лежала скорченная фигура.