Джек-Соломинка

Шишова Зинаида Константиновна

— Хорошо ли вам живется здесь, Джоанна?

— Да, — ответила девушка.

— Разве вам никогда не приходит желание снова вернуться в старый Друриком? — спросил он участливо.

— Нет.

— Разве вы уже не любите больше собак и лошадей?

— Мы ездили за это время два раза на охоту, — вмешалась мать Геновева. — Собак здесь целая свора, но Джоанна уже вышла из того возраста, когда забавляются щенками.

— Раньше вы оказывали мне больше доверия, — попенял рыцарь добродушно. — Помните, я принес вам живую куропатку?

— Нет, фазанью курочку, — сказала

вдруг Джоанна тоненьким голосом.

Она протянула руку и снова спрятала ее за спину. Ей захотелось положить голову на грудь рыцаря и хорошенько выплакаться. Но она только на секунду закрыла глаза. Так как молчание длилось слишком долго, аббатиса снова вмешалась в разговор:

— Не вы ли, благородный рыцарь, потешались когда-то над платьями Джоанны, из которых она выросла много лет назад?

Джоанна с мольбой подняла на нее глаза.

— И как вы ее называли, я не припомню… Да, вонючим хорьком. Ты не должна так краснеть, Джоанна, потому что с тех пор, как ты у нас, никто не скажет о тебе ничего дурного. Разве вы не помните, как жилось бедняжке в Друрикоме? Я не говорю уже о том, что она воспитывалась с конюхами и егерями и присутствовала на всех попойках старого пьяницы. А спала она в холле на голых досках, чуть прикрытая какими-то лохмотьями. Сейчас у нее два сундука нарядов. Спит она в сорочке, как принцесса крови. И у нее еще есть вторая для перемены.

Джоанна сидела с опущенными глазами.

Саймон Бёрли налил ей стакан вина, но она, остановив его на полдороге, долила вино водой.

«На похоронах сэра Тристана она кричала и плакала, когда у нее отняли четвертый стакан, — подумал рыцарь. — Да, верно, она воспитывалась совсем не так, как полагалось бы девице хорошего дома». Но это не должно его останавливать.

— Я приехал для того, чтобы предложить вам снова вернуться в Друриком, — сказал он решительно. — Сэра Гью ночью отвезли домой. Его хватил удар. Он лежит в пустом холле, одинокий и беспомощный. Лицо его наполовину синее и наполовину красное, и он не может пошевелить ни одним пальцем. Жизнь его исчисляется уже не днями, а часами… Неужели вам не жалко его, Джоанна?

— Нет, — ответила девушка.

— Почему ты так говоришь, Джоанна? — укоризненно заметила настоятельница. — Разве тебя здесь не учили забывать обиды?.. Вы не должны удивляться, сэр Саймон, — добавила она тихо. — В Друрикоме бедную сироту обижали все, кому не лень.

Саймон Бёрли сидел, барабаня по столу пальцами. Его паж переговаривался с господином рыцарем де Жуайезом, а сокольничий Генри Бэкстон откровенно ухмылялся прямо ему в лицо.

Жилы на лбу Саймона Бёрли вздулись и посинели.

— Может быть, рыцарь имеет желание осмотреть келью, где спит девица? — спросила настоятельница.

Чтобы не видеть лиц слуг и не слышать их перешептывания, рыцарь Бёрли поднялся с места. Аббатиса шла несколько впереди него, держа в руке свечу, а Джоанна — за ним, отступив на два шага.

— Забота о вас привела меня сюда! — сказал рыцарь с плохо скрываемым раздражением.

Он бродил по келье — два шага туда

и два обратно. Спальня Джоанны была отлично выбелена, а чистый пол ее был устлан душистым аирником. Встревоженные светом щеглы и зяблики завозились в клетках.

Маленькая желтая птичка била крылышками, запутавшись в травинках сделанного для нее гнезда. Рыцарь, просунув руку в дверцу, помог ей освободиться.

— Могу я побыть с девицей наедине? — резко спросил он.

— Джоанна, останься здесь. Сэр Саймон Бёрли желает поговорить с тобой, — сказала настоятельница и плотно закрыла дверь, выходя.

Подсвечник с четырьмя свечами стоял на окне, по стенам ходили огромные тени.

— Забота о вас привела меня сюда, — повторил Саймон Бёрли.

Черт побери, неужели ему не удастся уломать эту маленькую дуру?..

Джоанна молчала. Глупая птичка снова запуталась в травинках.

«Завтра же переделаю гнездо», — подумала девушка.

— Джоанна, — подойдя ближе, рыцарь взял ее за руку, — вы можете мне довериться. Мне сказали, что вас здесь держат силой. И я могу этому поверить, потому что такая красивая девица, как вы, не станет добровольно запираться в этих стенах.

Девушка молчала, по-прежнему не поднимая глаз. Она только попыталась высвободить свою руку, но рыцарь удержал ее силой.

«Я дала обет, а леди Друриком не может нарушить слово!» — вот как я должна ему ответить, — подумала она с отчаянием.

Сердце ее колотилось. Она боялась, что рыцарь услышит его стук.

«Значит, это бывает не только, когда любишь, — подумала она со стыдом и гневом. — Значит, какой бы чужой человек ни взял тебя за руку — сердце станет биться, а ты будешь терять дар речи так, как будто это Джек нежно смотрит на тебя?»

— Что я должен сделать? — спросил рыцарь участливо.

«Не трогать меня, не брать моей руки, не заглядывать мне в глаза», — подумала Джоанна. Она молчала.

Глупая желтая птичка снова запуталась в травинках. Саймон Бёрли открыл дверцу.

— Значит, я, как видно, напрасно ехал сюда среди ночи? — спросил он с гневом.

Джоанна молчала.

Рыцарь стиснул птичку в кулаке так, что она только пискнула, а когда он разжал пальцы, маленький желтый комочек скатился на дно клетки.

Не оглядываясь на девушку, Саймон Бёрли вышел из кельи. Он надеялся где-нибудь поблизости увидеть подслушивающую настоятельницу, и это объяснило бы ему поведение Джоанны, но длинный коридор был пуст. Саймон Бёрли вышел на свет, выбивавшийся из-под двери, и на веселые голоса.

Люди его свиты уже достаточно приложились к стаканам, потому что речи их были более громки и менее почтительны, чем это положено. Саймон Бёрли, заняв свое место, призвал их к порядку.

Мать Геновева, сидя во главе стола, зорко следила за стаканами и подкладывала гостям лучшие куски.

Мессир Жоффруа Жуайез, рыцарь из Аквитании, громко божился, что нигде в целом свете он не встречал такой гостеприимной аббатисы.

— Ну, поговорили с девицей? — спросила настоятельница ласково.

Саймон Бёрли, не отвечая, протянул руку к графину.